сказочка не моя, но очень понравилась

Истопили, как обычно, братия баню. Веники с чердака, воду колодезную,
настои травяныя и другую всяческую гомеопатию народную снову желают на своих
филейных местах испытать, здоровие поправить.
А Воротейко запоздал -- заработался -- да и токма в третий пар
поспевает. Жутко ему -- наслушался от Еремеевны баек фольклорных про
банника-хозяина-обдериху, мол, защекочет, запарит до смерти, кожу сдерет, да
на каменке сушить повесит. Славинка душой материалистической не верит
суевериям да мракобесиям, а разумом славянским уважение к мудрости и опыту
народному понимает. Ну, и взыграло геройство в тыльной части -- думает:
"Пущай вылазит, еще неизвестно, кто кого переможет!" Так и пошел, аки
славный богатырь на амбразуру, даже и крест с амулетами и наузами в
предбаннике оставить не побоялся.
Парится, значит, в третьем пару. Тут ужо и расслабило его, мысли темные
пар сухой разогнал, веничек можжевеловый посбивал. Вдруг входит в баню
Потураюшка. Славинка рад сотоварищу -- веничком есть кому пособить, да и не
страшно вдвоем-от. А присмотрелся -- что-то не так в облике его (у Славинки
глаз-то ведючий!), беседуют эдак о пустяках, а богатырь все присматривается
внимательно к собеседнику своему. Вдруг углядел: у Потураюшки кольцо в ухе
было всегда с рунами варяжскими, заговоренное, так у собеседника тож кольцо,
а руны Феху и Ансуз в другую сторону нарисованы, наоборот то есть. Тут его
как водой ключевой охолонуло: "Да никако баннушко пожаловал!" А Володенька
тем часом и говорит, давай-ка я тебя веничком-от похлещу! А Славинка -- не
промах -- отвечат: "Давай уж я сперва!", да и как принялся с плеча да от
души!
Тут от "Потурашки" прежнего облику не осталось: лежит на полоке мужик
бородатый, лохматый, обе руки левые, и под веничком Славушкиным всей своей
дохристианской сущностью извивается и орет страшенным голосом:
-- Вотъ како вырвусь, азъ съ тебя, колтунъ свинячiй, кожуру-тко слуплю!
А Славинка в ответ:
-- Один такой вырывался, дык я его за ногу, да кинул за реченьку. Там
до сих пор просека осталась, а в верстах десяти -- кратер в пять сажен
глубиной. Так что клянись, хозяйнушко, что зла мне не сотворишь, тогда и
отпущу!
Некуда деваться персонажу фольклерному от вероломства такого, поклялся.
Сидят оба на полоке, отдышаться не могут, а обиды уж и нет совсем. Говорит
Славинка:
-- Ты че осерчал-то так, аномалия природная? Брось-ка, не дуйся!
А баннушко погрустнел, отвечает упавшим голосом:
-- Я тут, Славинка, вишь-ли, за одной русалкой приударил. Думал, в
третий парок и слазаем. Теперь пиши пропало, оне народ пужливый, сам поди
знаешь.
Жалко стало Славинке баннушка, говорит:
-- Прости, зря я в твой пар полез, всю тебе личну жизнь испортил! Давай
что ли я тебя пивком хоть угощу?
Согласился баннушко. Сидят оба, пивко попивают, тепленькие уже, чуть не
в обнимку, анекдоты загибают, ржут оба аки жеребцы на свиноферме. Вдруг
спохватился Славинка, говорит:
-- Прости, сразу не вызнал, как от тебя звать-величать, хозяйнушко?
Тот аж с полока сверзился!
-- Ты, Славинка, безумной с детства, али недавно где мозги себе
повышиб?! У баннушки -- паранормального, понимашь, явления, имя спрашивать!?
Пошто тебе меня звать? Зови баннушкой, и все.
Стушевался Славинка, молвил:
-- Прости опять. Не подумал прежде.
Дальше сидят. Снову шутки скабрезные, хохот. И вовсе, видать,
сдружились.
-- А пойдем, баннушко, -- Слава говорит, -- ко твоим русалкам. У нас и
пиво ешшо осталось. Щас их и раскрутим!
А тут, вишь-ко, братия в избе забеспокоились: чтой-то Славинка опять не
йдет, уж заполночь? Пошел Валда проверить, не угорел ли братец в третьем-то
пару. Заходит в баню и говорит им:
-- Хорош, синяки, бражничать! А тебе, баннушко, я уже много раз
говорил: неча людей на пьянство совращать, со своими горестями сердечными, в
разгар страды и битвы за урожай. Спать ужо пора -- завтра вставать рано.
Сенокос, однако.
Так и разогнал. Идут в хату, а Славинка и спрашивает чуть не шепотом:
-- Ты, Валдушка, что же, не в первой раз баннушку видишь?
-- А будто ты в первый?! Ты помнишь, как в прошлые разы парился? Забыл?
Пьяный был, говоришь? Да я вас каждую неделю разгоняю! Сидят пол ночи,
бухают, ржут. Как выпьешь, так забываешь все. Ты давай-тко, с эвтими
суевериями завязывай! Кто опосля Купалы в избу русалку притащил? Лыка не
вязал, а все туда же -- невесту, мол, себе нашел, влюбился! А она на лавке
сидит, и с нее вода течет! А с лесовиком? Это я тебя после запоя из лесу
волок, а ты говорил -- давай, мол, друга моего с собой заберем! Это
лешего-то! А с водяными? Вся деревня ругалась -- вы ведь тогда чуть всю рыбу
сивухой своей не потравили. Ежели бы ты тогда пораньше протрезвел -- ведь
утоп бы совсем! Я уж про шашни твои с кикиморами говорить тебе не буду.
Вона, у Мишаньки спроси, он их после гнал -- насилу выгнал. Приглянулся ты
им, вишь-ли! Завязывай, говорю по-хорошему, с ентими пережитками прошлого!
Не ровен час -- упырей домой в собутыльники притащишь, прости, Господи! Ну
да ладно, не серчай! Пойдем, кашки поешь.
Вот и все. Вот вам и гомеопатия. Такие вот суеверия с мракобесиями.
Простые деревенские будни.