гордыня лютая...

Выражения типа: "расселась!" "разбежался!" "нажрались!" и тому подобные произносятся с особой интонацией, не знаю, как ее описать. Я же не специалист по невербальной коммуникации, я всего лишь внимательный слушатель.

Интонация на письме плохо передается. Приходится обозначать ее как-то, худо-бедно, знаками препинания. Так, если глагол "разбежался" произносится ровным голосом без малейших модуляций, он будет означать именно факт разбега, т. е. в нем выступит прямое значение. "Бегун разбежался и прыгнул", или упал, там.

Когда говорят: "разбежался!.." с насмешливой интонацией, притом в ситуации, когда никто никуда не бежит (ларек закрыт, хрен вы что получите), то значение глагола заметно меняется и обогащается. Тут действие не констатируется, а подвергается насмешке/осуждению/пренебрежению/унижению.

Есть также типичные высказывания: "вырядилась!", "куда по помытому?!" а уж что говорят некоторые молодые мамаши своим деткам! "На тебя, свинью, не настираешься!" - и это еще серенада.

Помню, мне отец рассказывал: сценка на улице, 20-е годы, Ленинград. Идет мать, красная беретка на голове, папироса в зубах, волочит за руку прехорошенькую малютку лет трех, едва за ней поспевающую. И сквозь зубы, малютке: "Умоисся кровью, гадина..."

Тут богатый материал для чего хочешь, - вот для лингвиста, например, - но я зайду со стороны психологии. Вот этот лай, этот вид хамства при ближайшем рассмотрении есть манипулятивный прием, используемый с целью ослабить противника (унизить, осудить, осмеять). Овиноватить. Парализовать. Это психическая атака.

Вот противник (например, в очереди к врачу) сидит, ждет. Ему и так не очень. Вы выскакиваете из медкабинета в белом халате и, с особой интонацией: "Чего расселись? Я, что ли, за вас (что-нибудь там делать) буду?" Противник обычно теряется и мысленно как бы оглядывает себя в поисках прорех и пятен. Вот и пробой в силовой защите. Вот жертва уже ищет причины неудач в себе.

Если вы гардеробщик - обвините владелицу шубы в том, что у нее петелька не пришита. На всех плечиков не напасешься! Вот-то она уйдет расстроенная, боясь, не высморкались ли вы в ее каракульчу, пока она музыку там слушает или ужинает (то есть бездельничает или жрет). Если вы охранник в какой-нибудь очереди, рявкните: "Куда лезешь? Куда прешь?" - и противник, который только что знал, куда он направлялся, только что еще уважал себя, теперь низведен до того, кто "лезет и прет", до охлоса, до барана. Это ваш путь к власти. Еще фараоны изображались крупными фигурами, а взятые в плен всякие там враги и супостаты мелкими людишками, просто тьфу. Куда прете, народы моря?..

Если кто-то думал так, а потом понял, что ошибся, и стал теперь думать иначе, не дайте ему сохранить лицо. Скажите: "То-то и оно-то!" Если кто-то при вас поскользнулся, подвергся унижению, не смог, не сумел, опоздал, выронил и разбил, - смело осклабьтесь и скажите: "Поделом". Все это ступени вверх.

Поразительно, но люди, считающие себя "интеллигентными" и тем гордящиеся, теряются, тушуются и робеют при столкновении с бытовым, жлобским хамством. Не опознают в хамстве прием властного захвата. На Триумфальную площадь сходить это пожалуйста, в одиночном пикете постоять за милую душу, а гардеробщика осадить не смей, он мало получает и несчастен. Вахтерше возразить не моги. Слесарь-водопроводчик вообще хан Батый, кто мы против него? "Вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь Деларю. Тот, поклонясь, сказал ему учтиво: Благодарю". При этом те же интеллигенты не жалеют чувств и слов, чтобы выразить свой протест против "власти", усматривая в ее носителях какую-то специальную, зловещую неотмирасегосинку. Как будто ее представители вылупились из особых коконов в особых инкубаторах.

Власть, меж тем, вырабатывается ежеминутно и повсеместно через хамство, через манипуляции, в том числе речевые. Наш прекрасный язык необыкновенно богат манипулятивными возможностями, не только лексическими, но и интонационными. А также синтаксическими. А также смысловыми.

"Едут-едут, а куда едут сами не знают", - злобно сказал при мне один писатель-почвенник в адрес потока машин, мешающего ему пересечь улицу на красный свет. Писатель тщился обессмыслить владельцев машин своей-то у него не было, и он, и я должны были сесть на автобус, который вез нас куда-то там выступать. Писатель хотел повысить свой социальный статус, перескочить на другую электронную орбиту, взять новый уровень власти. Но тщетно.

Стандартный разговор в совковом магазине: "А сколько стоят (пряники) (галоши) (килька в томате)?" - "Глаза разуйте. Ценник для кого повешен?"

В "Красной Бурде" в свое время тот же разговор был представлен в форме хокку:

"Покупатель спросил,
Сколько иен стоит риса кило.
Наверно, без глаз".

У врага нет глаз, ума, физической силы, роста, денег, он задохлик и хлюпик, клуша и тетеря, у него импотенция и волосы выпали. Он ничто, и нечего с ним считаться. Хопа! и ты стал выше его. Вот почему жлоб принимает вашу интеллигентскую безответность, вашу деликатность за слабость. Она и есть слабость. Она есть готовность к поражению.

Интеллигенция не боится Большой Власти, а боится власти маленькой. Интеллигенция хочет чувствовать не равенство свое с другими, не превосходство (боже упаси! боже упаси! Как можно даже подумать об этом!!!), нет, она хочет самоумалиться, принизить себя, надеть вериги и власяницу, исполниться кротости и смирения, не обидеть, не задеть, нехороших слов не говорить, забыться, затаиться, затеряться. Чтобы на том свете (пусть и метафизическом и умозрительном) ангелы прилетели поздравлять ее за духовную стойкость с каллами и хризантемами.

И какая же в этом лютая гордыня, господи ты мой боже. ( с)