Я ТАК ВИЖУ

— А чего у меня живот такой большой? — возмутился клиент, рассматривая рисунок, когда художница сделала паузу, чтобы наточить карандаши. — Нарисуйте кубики, что ли.

— Простите, но я никаких кубиков не вижу, — холодно ответила художница, сняв лезвием очередную стружку.

— Что, совсем не видите? Даже в долгосрочной перспективе? — Мужчина немного сконфузился и подтянул на штанах ремень, который хорошо очерчивал пивной живот.

— Нет, не вижу. А сами вы видите?

— Ну… Ну да. Может, не прям кубики, конечно, но можно же убрать хотя бы пару килограммов, сделать чуть стройнее в талии. И что это за фон такой унылый? — начал он разглядывать картину более внимательно.

Художница отложила карандаш и направила лампу на мольберт, чтобы мужчине было лучше видно.

— Слу-у-у-шай-те, мне что-то не нравится, — протянул клиент, мотая взопревшей головой. Его редкие брови сдвинулись, и на лбу залегли очертания нескольких будущих морщин.

— Нравится не нравится, а ничего переделывать я не буду. Так уж я вижу, извините. — Она отодвинула клиента локтем к окну и немного нервно сказала: — Давайте уже продолжать.

— Да подождите вы! К чему такая спешка? — Он снова попытался протолкнуться к рисунку. — Мне одна женщина сказала, что вы там вообще всё по-другому рисовать будете, что красок будет много, а я буду выглядеть как с обложки журнала!

— Какая еще женщина? — нахмурилась художница и нанесла на рисунок те самые морщины, которые еще только начинали проклевываться.

— Ну там… бабка одна, картежница… — кашлянул он неуверенно, теребя от волнения занавески, — я к ней случайно попал. Она сказала, что знает вас и знает, как вы рисуете. Она обещала, что всё будет иначе! Деньги за это взяла…

— Картёжница, говорите? — усмехнулась художница и вернулась к рисунку. — Так, вот тут у нас получается… — задумчиво произнесла она, стуча карандашом по своим нижним зубам.

Украдкой взглянув на модель, она нанесла ещё несколько штрихов: добавила второй подбородок, рассекла щёку некрасивым шрамом, оставленным хирургическим лезвием, взъерошила редкие волосы, затонировала синяки вокруг глаз, на выцветшем воротнике рубашки штриховкой добавила потертости.

— Дайте я посмотрю! — не выдержал мужчина и, подойдя к рисунку, прикрыл рот рукой: — Вы с ума сошли?! Что, что это за безвкусица? Почему я выгляжу как ходячий труп?

Она пожала плечами.

— Я. Так. Вижу.

— Нет, такое людям даже показывать стыдно. Меняйте, всё меняйте! — Он ходил по комнате и размахивал руками.

— Вот! — бросила она на стол карандаши. — Берите и рисуйте, если вас что-то не устраивает.

Клиент остановился и посмотрел на неё совершенно озадаченно.

— Я не умею, — еле разомкнув губы, сказал он.

— Но вы же критикуете! Вот ваш шанс! Покажите, как нужно делать! Рисунок ваш, вот карандаши, кисти, краски, палитра, всё в вашем распоряжении, — полыхнула она злобой и отвернулась.

Судорожно потирая пальцы и облизывая сухие губы, клиент долго разглядывал инструменты. Наконец решение пришло. Дрожащей рукой он схватил палитру, затем нажал пальцами на тюбик с краской. Тот, издав смешной звук, выплюнул цветную каплю. Протерев вспотевший лоб рукавом, мужчина нажал кистью на густую цветную жижу и, размазав её по палитре, взглянул на рисунок.

— Но я даже не знаю, с чего начать, — прочистив горло, сказал он.

— А вы начните сначала, — обиженно буркнула художница и добавила света в студии, чтобы клиенту было лучше видно.

Мужчина долго вглядывался в рисунок, а затем надавил кистью на бумагу.

— Блин, как-то не очень вышло, ненатурально, — расстроенно оценил он собственное вмешательство.

— Хах! — прыснула она. — Это потому, что рисунок выполняется карандашами, а вы лезете в него красками. Сначала разберитесь, что вам нужно, а уж потом начинайте вмешиваться! Иначе выйдет какая-то чушь!

— Ну… Ну что вы в самом деле? Можете хотя бы посолиднее меня сделать, раз уж внешне я не удался, как хотелось бы? — обреченно бросил он палитру на стол.

— Я рисую так, как вижу, — огрызнулась она. — Хотите, можете сами всё поправить. Я не возражаю, если вы измените рисунок. Он ваш!

С этими словами она устало рухнула в кресло и сделала вид, что не смотрит.

— Можете сами… Я не возражаю… — пробубнил он себе под нос.

— Что?

— Что? А, нет, ничего. Я сейчас попробую.

Он взял в руки карандаш и снова задумался. Часы на стене неумолимо тикали и подгоняли к действиям.

«Хм, добавим успешности!» — довольно улыбнулся клиент, радуясь собственной находчивости.

— Это что? — спросила художница, взглянув на внесенные изменения.

— Деньги!

— Не очень похоже. Даже фальшивками сложно назвать. На вашем месте я бы взяла ластик и либо вообще всё стерла, либо рисовала до тех пор, пока не получится достоверно.

— Нет, спасибо, мне и так нравится, — обиженно заявил он. — Но ластик я возьму. Нужно убрать этот живот.

Она недовольно цокнула языком.

— Ну, смотрите, хозяин — барин. Главное, не перестарайтесь.

Он начал стирать живот и случайно задел ластиком один из пальцев на руке.

— Простите, вы не могли бы дорисовать мизинец? — виновато спросил он. — Я тут его стёр случайно.

— Нет-нет, — замотала она головой. — Вы же жалуетесь на меня. Раз уж хозяйничаете, то делайте сами.

— Да что вы заладили! — выкрикнул он. — Вы знаете, что я не могу!

— Можете! Всё вы можете! Просто вы хотите всё быстро. А так не получится. Не в вашем случае. Вам придется постараться, потратить на это время, чтобы вышло достоверно, а вы лезете посреди процесса и всё делаете тяп-ляп, лишь бы побыстрее закончить. — Она взглянула на его правки собственной фигуры и еле сдержала смех: — Знаете, вы очень плохо стёрли предыдущий контур, не ясно — худой вы или толстый.

— Всё тут ясно, — обиженно буркнул клиент. Про мизинец он и вовсе забыл. — Чёрт-те что вообще, — потер он уставшие глаза пальцами. — Я видел ваши работы. Вы людей сразу рисовали красивыми, успешными, счастливыми! Почему меня изображаете другим?

— Я вам устала уже повторять, — выдохнула художница, — я так вижу. Давайте я уже сотру ваши потуги и верну всё на свои места, — она подошла и потянулась она к рисунку.

— Нет! — оттолкнул её клиент так, что она ударилась спиной о стену и еле слышно вскрикнула. — Извините, ради бога. Я не хотел. Но я не могу позволить вам оставить так, как было.

Она молча махнула рукой и снова вернулась в кресло. Он принялся менять рисунок.

— Готово, смотрите! — пригласил он художницу оценить коррективы.

Она долго смотрела на картину со скучающим видом:

— Знаете, мало что изменилось. Суть та же.

— Ну как же?! Вот же — улыбка! А у вас я был каким-то мрачным.

— Пф-ф, жалкая подделка.

— Вот деньги.

— Ненастоящие.

— Вот моя семья! Которую вы, кстати, забыли дорисовать.

— Она у вас на заднем плане.

— Это потому, что я занимаю основное пространство на картине. Очевидно же! — Он брызгал слюной, возмущаясь недальновидностью художника. — Я всё изменил!

— Всё осталось на своих местах, — спокойно ответила она. — Всё — не-на-ту-раль-но-е. Вы даже не старались изменить, просто подделали то, что мной было предначертано.

— А мне кажется, что вы просто плохо видите! — схватил он рисунок. — А еще говорят, что судьбу не изменить! Ха-ха! — издевательски посмеялся он. — Да я сам художник своей жизни! — а, подходя к выходу, вполголоса добавил:— Вы злая и несправедливая. — И вышел прочь.

Судьба смотрела ему вслед с совершенно спокойным видом. Она давно привыкла к этим обидам. Её постоянно называют проклятой, тяжелой, несправедливой. А стоит ей кому-то вручить краски или карандаши и предложить всё поправить самостоятельно, так сразу начинается: я не могу, не хочу, не умею.

***

Мужчина шёл по серым зимним улицам, нацепив на лицо ту самую поддельную улыбку, которую он нарисовал себе. Он делал вид, что ему всё нравится: его тяжелая низкооплачиваемая работа, которую он не менял, потому что привык, его одиночество и развод — дети и жена отошли на второй план еще во времена, когда они все были одной семьей, просто он больше любил жить ради себя, не замечая близких.

Он зашел в банк и взял самый большой кредит, который ему смогли одобрить.

«Я покажу ей», — бубнил он, пересчитывая купюры возле кассы.

Наличие денег в кармане создавало ощущение богатства и успешности. Он чувствовал себя победителем. А потом была диета — долгая и изнуряющая. Здесь он, конечно, справился по полной программе — стал худым, как тростинка. Но в один прекрасный день он сорвался и начал есть как не в себя. В итоге растолстел еще больше.

Иногда по ночам он долго не мог уснуть, ворочался в кровати до середины ночи, то и дело рассматривал во мраке свой рисунок и думал над словами судьбы: «Нужно постараться, потратить время, чтобы вышло достоверно». И вот, когда он потерял на работе мизинец, ему вдруг стало совсем страшно.

Достав из ящика стола кусочек ластика и огрызок карандаша, он включил лампу и начал долгую и упорную работу над рисунком. Ничего более сложного он никогда не делал, но, несмотря на постоянные неудачи и истирающуюся бумагу, всё же продолжал. Спустя пару лет и пару сотен сточенных карандашей у него стало понемногу получаться. Улыбка становилась всё более естественной, фигура приобретала красивые, стройные очертания, окружающий фон заиграл цветом.

***

— А вы молодец! Не думала, что для вас это всё так серьёзно, — хвалила художница своего клиента, когда он спустя десять лет принес ей исправленную картину, чтобы похвастаться. — Картина и правда отличается от той, что рисовала я. Да что там — она совершенно другая! Вы получились именно таким, каким и хотели быть.

С рисунка на неё смотрел поджарый успешный мужчина, рядом с которым стояли его жена и двое детей. Успех отражался не в нарисованных деньгах — он был заметен по лицам, по цветам, которые художник мастерски нанёс на каждую деталь.

— Да, вы правы, — согласился мужчина, скромно разглядывая носы своих дорогих кожаных ботинок. — Вот только все мои знакомые уверены, что это ваша работа, а я тут совершенно ни при чем. Я пытаюсь их убедить, что они могут так же, но никто не хочет брать в руки карандаши и краски.

— А вы что, решили оставить меня без работы? — по-доброму хихикнула она в ответ.

— А вы против? Я же бесплатно, так, от души…

— Нет, я уже давно жду хороший затянувшийся отпуск. Надеюсь, что у вас всё получится. Удачи вам!

— Спасибо, ни к чему. Я как-нибудь сам.

Александр Райн