Банка Краски

Подземный переход под улицей Горького был, мягко говоря, непривлекательным. Но, если быть честным, мрачные коридоры чистилища были Арбатом по сравнению с этим гиблым местом. Здесь никогда не выписывали штраф за незаконную торговлю, потому что торговать здесь брезговали даже наркоманы и воришки.

Музыканты тоже обходили стороной эту клоаку. Неважно, какую мелодию человек собирался сыграть: в переходе всё звучало как траурный марш. Граждане преодолевали весь путь бегом, не оборачиваясь, и даже цыгане крестились, попав в это обиталище скорби, и старались переходить дорогу поверху, рискуя жизнью и здоровьем.

Но кое-какая фауна в переходе все-таки присутствовала. Ее представляли нищий, но гордый Матвей Степанович и его конкурент и сосед — заслуженный оборванец Юрий Антонович.

Они жили по разные стороны тоннеля, словно его негласные стражи, и никогда друг с другом не общались. Мужчины были такими же серыми, невзрачными и унылыми, как стены, пол и потолок. Никто, проходя мимо, не замечал их протянутые в надежде на подаяние ладони.

Как-то утром переход наполнился страшным звонким эхом как будто кто-то спустил по ступеням пьяного робота. Звук шел со стороны Матвея Степановича, а значит, ему и было суждено узнать причину шума — такова негласная заповедь перехода. Источником грохота оказалась банка краски, которую уронили строители, ремонтирующие сверху остановку.

Изучив содержимое, Матвей Степанович отложил банку в сторону и вернулся к своим обычным делам — уснул. А когда проснулся, увидел Юрия Антоновича, который протягивал ему сто рублей.

— За краску, — коротко объяснил сосед.

— Зачем она тебе? — удивился Степаныч.

— Хочу немного интерьер обновить.

— Во чудак, — усмехнулся нищий и с радостью схватился за купюру.

В этот же день Юрий Антонович откопал где-то в урне ссохшуюся малярную кисть и весь вечер потратил на расклеивание ее волосков, а с утра первым делом покрасил небольшой участок стены в светло-зеленый и сел ровно посередине.

— Во дает, — смеялся Матвей Степанович над своим сожителем.

Но смех его был недолгим. Уже через пару часов в шапке Юрия Антоновича весело позвякивала мелочь, а еще туда пару раз плавно опустились несколько купюр. Степанович не мог похвастаться таким же уловом и скоро он понял, в чем причина.

— Вот хитрюга, подсветил себя, — произнес в бороду нищий. — Слышь, Антоныч, дай и мне краски, а то как-то не по-товарищески.

— Закончилась. Там меньше половины банки было, — раздалось в ответ.

— За-ра-за! Вот я дурень, — ругал себя мужчина за отсутствие смекалки.

Понимая, что инициатива по сбору средств полностью перешла в руки соседа, Матвей Степанович дождался сумерек и отправился туда, куда давно зарекался отправляться, — на работу. Всю ночь он что-то разгружал и таскал, и даже сорвал спину, но зато на следующий день спустился в родной переход с целой банкой эмали и валиком. Он потратил несколько часов на брюзжание и моральную подготовку, а потом за двадцать минут скрыл старые бездарные граффити и малоинформативные надписи под слоем белой краски. Затем встал в полный рост и начал выделяться на белоснежном фоне, как свежая капля моторного масла на парадной рубашке.

Сработало. Люди стали замечать нищего и подавать ему на пропитание. Капитал Антоновича стал стекать в сторону коллеги с более широким белым участком за спиной.

— Ты чего идеи воруешь?! — наехал Юрий на коллегу.

— Сам виноват. Надо было объяснить, зачем краску покупаешь, — шикнул в ответ Степаныч.

— А может, мне еще часть денег тебе отдавать? Сам не в состоянии придумать что-то?

— Умей проигрывать, — оскалился нищий и попросил покинуть его владения.

На следующий день Степаныч встал со своей картонной кровати, разбуженный едким запахом сольвента. Антонович уже докрасил стены своей части коридора и, приделав валик на какую-то палку, собирался переходить к потолку.

— Вот гадина малярная! — плевался Матвей. — Что ж, в эту игру могут играть двое.

Заработанных за вчерашний день средств хватило на то, чтобы докрасить свою часть перехода. Зато теперь границы двух жителей были четко обозначены, а сам переход хоть и стал двухцветным, но зато выглядел совершенно иначе, нежели неделю назад. Внутри этого подземелья впервые за долгие годы было светло и даже как-то спокойно.

Людской трафик увеличился, а скорость передвижения значительно замедлилась: всё это не могло не повлиять на благосостояние жителей тоннеля. Теперь мужчины были на виду и денег получали в два раза больше. Казалось бы, это должно было положить конец их распрям, но не тут-то было.

Матвей Степанович стал замечать, что его коллега живет чуточку лучше. Хлеб у него всегда со злаками, вода газированная, а процент жирности сметаны выше. Проведя нехитрую аналитику, оборванец выяснил, что его белая часть тоннеля выглядит менее привлекательной, чем веселенькая зеленая часть Антоновича. Но красить в один цвет было неправильно, могли стереться границы, а это чревато новыми ссорами.

Этой же ночью, пока переход был пуст, Степанович притащил целое ведро черной краски и под любопытным взором сожителя превратил пол своей части тоннеля в шахматное поле. Правда, какое-то странное и неровное. Часть этой композиции зашла на стену и стала извиваться.

Юрий Антонович решил, что его товарищ тронулся рассудком или надышался растворителем, и лег спать. Утром он лицезрел законченную картину и был крайне раздосадован успехом коллеги. Оказалось, что Матвей Степанович обладал весьма недурственным умением работать с перспективой и масштабами. Шахматное поле наползло на стену в виде тропы, которая вела к нарисованной двери. А над дверью сияла надпись «Страна чудес». Это был настоящий арт-объект. И пусть исполнен он был криво и косо, а дверь напоминала вход в жилище учителя геометрии (какой-то параллелограмм), но для страны чудес другого и не требовалось.

— Умно, — хмыкнул Антонович.

Сегодня у Матвея Степановича был настоящий сенокос. Люди не просто проходили мимо они фотографировались с рисунком творческого жителя подземелья, который то и дело маячил в кадре и мешал обзору, а уходил, лишь когда ему перепадало что-то из наличности.

Ответ от Юрия Антоновича не заставил себя ждать. Через пару дней вся его часть зеленого коридора представляла собой долину хоббитов: в круглых домиках, обнесенных заборчиками, горел свет, а из кирпичных труб прямо в голубое небо утекал белый дымок, превращаясь в пушистые облака. Антонович никогда не рассказывал о том, что до тесных отношений с алкоголем и стремительного спуска на дно он работал оформителем в газете и был весьма хорош.

На фоне зеленого рая Антоновича шахматные клетки и двери Степановича выглядели блекло. Экономика перехода менялась и перестраивалась быстрее, чем в некоторых странах.

Неясно где, но Степанович раздобыл несколько зеркал и, закрепив их на противоположной от двери стене, задекорировал. Он обозвал эту часть «Зазеркальем», а рядом с дверью дорисовал большие игральные карты, чайник и чашки. Теперь люди могли не только остановиться, чтобы поправить прическу, но и фотографировали себя в зеркалах на фоне его рисунков. Это был очень недурственный и креативный ход. Свою одежду он тоже видоизменил, добавив красок, и сделал из картона цилиндр. Теперь Матвей Степанович был не простым нищим, он был «чудаковатым шляпником».

Все чаще люди пользовались переходом не только по прямому назначению, но и с целью культурного досуга. Со Степановичем фотографировались, его просили сыграть роль персонажа и изобразить недвижимый декор. Мужчина стал чаще посещать банные комплексы и даже выровнял растительность на лице. Он уже мог себе это позволить.

Не отставал и его коллега, облачившийся в древнего мага. С его-то бородой и кустистыми бровями это было несложно. Посох, серая мантия и кривая шляпа не были проблемой для человека, знающего городские свалки как свои четыре пальца.

Вскоре в переход стали стекаться другие творческие личности, например, музыканты. Поначалу Степаныч и Антонович их гоняли, переживая, что те отберут их хлеб. Но музыканты были не дураки и предложили арендовать помещение за процент, тем более что жители перехода ревностно следили за тем, чтобы никто не портил их территорию: гоняли райтеров, всяких пьянчуг и других асоциальных личностей, желающих осквернить прекрасное. Все получали выгоду. Правда, музыкантов хранители подземелья выбирали с умом. Каждый переживал за имидж своей части перехода, и, если кто-то играл недостаточно умело, его изгоняли. А еще, по взаимному согласию обоих мужчин, музыканты должны были играть музыкальные темы из вселенных, изображенных на стенах.

Торговцы тоже порывались попасть в стремительно развивающийся переход, но их не пускали даже за деньги. Имидж как-то сам собой стал главным в этих некогда серых стенах.

Как-то раз, когда Юрий Антонович отсутствовал ввиду поиска нового реквизита, на его часть стены готовилось покушение. Двое молодых людей, в силу отсутствия таланта, мозгов и воспитания, порывались изобразить что-то из учебника биологии за восьмой класс. Тут бы Матвею Степановичу и обрадоваться, потереть руки и ожидать неудачи конкурента, но что-то в душе его подсказывало, что подобное допустить нельзя. Он и сам не заметил, как границы перехода стерлись и переплелись. Он чувствовал свою ответственность за весь переход, а не только за свою часть. Двое малолетних вандалов покинули подземку грустные внутри, но веселые снаружи. Степанович в буквальном смысле разукрасил им лица.

Не прошло и недели, как Юрий Антонович отплатил коллеге тем же — отогнал какого-то нетрезвого нарушителя спокойствия от одного из зеркал Степановича.

Мужчины никогда не обсуждали это вслух, но между ними установилась солидарность и даже какая-то умеренная дружба. А потом пришли люди в дорогих костюмах и другие люди, но уже в форме, и объявили переход государственной собственностью, а его местных жителей самих занесли в раздел преступников. Матвей Степанович и Юрий Антонович, конечно, слышали, что попрошайничество незаконно, и попытались объяснять, что они аниматоры, но оба забыли это слово и обман раскрылся.

— Ладно, разберемся, вдвоем мы быстро на ноги встанем, — бодро улыбнулся Матвеевич, и раскисший Антонович ему кивнул.

Мужчины долго слонялись по городу, пока не наткнулись на переход, соединяющий две стороны улицы Северной. Всё тут напоминало их бывшее пристанище до перемен: серый потолок, черные двери, ведущие в никуда, и чувство апатии, въевшееся в стены.

— Чур, я справа встаю, — застолбил место Антонович.

— С какого перепугу? — удивился Степанович. — С той стороны железная дорога, люди там чаще спускаются, решил всё себе присвоить, хапуга?

— Кто первый, того и тапки! — настаивал Антонович.

— А не пошел бы ты в баню!

— Да сам иди, тебе давно пора, пахнешь, как стадо козлов.

Мужчины разошлись по двум сторонам подземного ринга и, найдя место поудобнее, расположились на своей картонной мебели. С тех пор они больше не разговаривали, пока однажды в переход не упала банка с краской.

Александр Райн