Любовь

"Я хочу исчезнуть из этой жизни!"
Это заявила мне Ирка.
"Как это? с желанием придать этому заявлению долю шутки уточнила я. Чтобы следов не осталось?"
"Вот именно!"
То, каким тоном она это сказала, срезало улыбку с моего лица.
О том, что Ирка была беременной, я узнала после ее смерти.
Беременная проститутка. Что вы знаете об этом состоянии? Ничего не знаете!
"Это тоже самое, - сказала когда-то сама Ирка, - что оплодотворить автомат, выдающий порции горячего кофе".
И вот она была этим автоматом, который был оплодотворен еще и мыслями о материнстве. Начались сбои, когда посетители обслюнявливали за услуги свои деньги.
Она была этим автоматом, в который влезла бабка-повитуха со своим скребком, валявшимся среди средств от клопов.
Обо всем этом я думала на похоронах подруги. Единственная, кто бросил на ее гроб горсть земли, была я на пустом кладбище.
Ирка умерла в ванной. Она лежала с измученным от боли и страха лицом, полузалитым красной от крови водой. А я долго сидела на краю ванной, раздумывая о бессмысленности человеческого существования. И даже попыталась представить себя на ее месте. И протяжно вздохнула.

Его звали Максом.
- Тетя, дай малышу, - сказал он, когда я выходила из своего подъезда.
- Прямо здесь, что ли? усмехнулась я. Мальчишке было лет пятнадцать. А может и меньше.
- У меня дома никого нет.
- Где ты живешь?
Он показал на дом, противоположный моему:
- Третий этаж, вон пакетное окно.- Сосед, значит.
Во дворе никого не было. Асфальт аллеи был в пятнах от опавших листьев. Рано утром слышен шелест метлы дворника. Но осень упорно устилает землю листьями.
- Я тебя вычислил, - сказал он. Робкие усики на его верхней безгрешной губе дрогнули. - Я видел, как тебя нанимали.
- Математик или разведчик?
- Нет, хочу попробовать серьезную телку.
- Серьезная телка, - усмехнулась я, - задарма не работает.
- 200 баксов на часа три...
-У тебя в школе подружки нет?
- Есть, но я хочу, чтобы она почувствовала мой опыт.
Вон как серьезно опыт!
Я была свободна.
- Если под кроватью окажется футбольная команда твоих дружков, - предупредила я, - то с каждого по сотне баксов!
- Ты зайди через минут пятнадцать, квартира 27.
Он побежал в свой дом.
Я прошла вдоль своего дома, вышла на улицу и заглянула в кафе. Одна чашка, одна сигарета, десятки взглядов мужчин. И презрительных от опытных, и наивных от восторга романтиков.
Я выгляжу на все сто. Даже больше, хотя Ирка была круче меня. Эх, подружка!
На улице я повела себя осторожно. Стояла, подкрашивая губы, в зеркальце осмотрелась. Малыш мог устроить пакость.
И в подъезде осмотрелась, поднялась на лифте на восьмой этаж, затем спустилась пешком. Ничего подозрительного.
Дверь в 27 квартиру была приоткрыта. Только вошла, как мой клиентик вынырнул из ванной. Он был в халате с отцовского плеча.
И бросился запирать за мной дверь.
Я осмотрела квартиру. Четыре комнаты, мебель новая, все облагорожено со вкусом. И в комнате мальчишки все, как у любимого сынка: компьютер, музыкальный центр, домашний кинотеатр, удобное кресло, полутораспалка. Уместимся.
- Ты красивая, - вошел мальчишка.
- Даша, - представилась я. Соврала, не знаю, почему.
- Максим, - и без перехода, - вот деньги.
Он вынул из кармана халата две сотни.
- Пока спрячь, - сказала я. Туда, в свой стол. На прощанье отдашь, на улице. Ведь пойдешь провожать даму?
- Ну что ж, осторожность не помешает.
Максим сказал это очень даже рассудительно.
Я стала раздеваться. Это продуманный ритуал. Плащ я повесила на спинку кресла. Так можно было быстро одеть его на голое тело, а вещи бросить в сумочку. Легкая кофта, короткая юбка, трусики, бюстгальтер. Это на компьютерный стол.
Пока я неторопливо раздевалась мой юный клиент раз пять садился на кровать и вскакивал. Он то кутался в халат, то распахивал его, демонстрируя свое возбуждение.
Я расставила акценты, подойдя к нему, заставив окончательно лишиться халата. Обняла, унимая его дрожь. Затем оттолкнула от себя на кровать и после некоторых манипуляций, предохраняющих от беременности, сверху села на неплохо натренированное тело.
- Паспорт есть?
- Что? не понял он, судорожно стянув края простыни обеими руками.
- Паспорт, - повторила я.
- Он в столе. Но ты не поднимайся, я сейчас кончу!
Я подчинилась. Таковы издержки обучения.
Паспорт я все-таки проверила. Парню оказалось почти семнадцать лет. Ну, что ж, в растлении малолетних меня не обвинят.
Курс обучения продолжался по заказанному времени. Мальчишка был легко возбудим. Это и есть недостаток, который устраняется только сильной волей. У Максима она была где-то на задворках.
- А как у тебя самой первый раз это было? спросил он, чтобы хоть немного отвлечься, потому что его естество протестовало против всякой задержки перед новым кругом обучения. Это было совершенно неожиданно для меня.
- Я была старой, - сказала я, - уже работала диктором телевидения, ну, седьмого канала, когда мой шеф закрыл в кабинете дверь. Сначала он пальцем лишил меня девственности...
Я рассказывала скучным, равнодушным языком. Но не про то, как этот красавец с виду Жорж Алмазов (в миру Георгий Наумов) настоял на моем увольнении после того изнасилования. Это было чудовищной подлостью. Он кричал в кабинете главного редактора о морали. Он брызгал слюной. Он назвал меня проституткой! Я тогда потребовала месячный оклад за дефлорацию... А через полгода, в парике и крутом прикиде, появилась в компании Жоржа и его друзей, вызвавших девочек. Я все-таки здесь же, на людях, вытребовала у Алмазова месячную зарплату!
- У меня был парень, - я же говорила Максиму о другом, о раннем моем прошлом, - мы были одноклассниками, и проводила служить его на флот. Он утонул, оказавшись на плоту, унесенном от берега...
- Ух, ты! Как его звали?
- Не помню,- соврала я и тотчас же спросила, а твою девушку как зовут?
- Ленкой.
- Она у тебя будет второй, после меня?
- Первой! Ты не в счет!
Я вздохнула. Вот так я не принадлежу в этой жизни самой себе!

Когда я выходила, то у двери на лестничной площадке уже стоял красивый, слегка седоватый мужчина. "Отец", - догадалась я.
- Пап, - это наша училка, по биологии, - нашелся Максим.
- Да, я знакомлюсь с учениками, - поддакнула я.
- Понятно, - ответил отец. Он дураком не был. Сколько ты ей отдал?
- Еще не...
- Сколько я тебе должен, - спросил родитель у меня.
- 200 долларов за три часа.
Он засунул руку в нагрудный карман своего модного пальто, вытащил деньги и отсчитал мне четыре бумажки по 50 долларов. Отдал он их левой рукой, а правой съездил мне по лицу.
Я разорвала эти деньги и бросила клочки в лицо папаше:
- Я их не мелко, можно будет склеить!

Дня через два меня снова подкараулил Максим. Он стоял между пролетами и смотрел в окно. Он слышал, как я закрыла дверь, повернулся ко мне и стал подниматься.
- Вот деньги.
Я взяла их и хотела обойти мальчишку. Но он расставил руки.
Я улыбнулась:
- Как Леночка?
- Не знаю? Полная растерянность в темных глазах юноши. - Можно я к тебе поднимусь?
- С какой стати? А следом ворвется твой папаша?
- Ну, можно?
- Ты, что, снова хочешь меня? - Я всплеснула руками. Ну, дела!
- Мне с тобой было хорошо.
- Уймись, между нами пропасть! Ты читал "Воскресенье" Льва Толстого?
- Вместе почитаем...
- Мне 31 год! Я измочаленная проститутка! А ты сосунок.
- Я тебе заплачу! крикнул мой юный возлюбленный. - Это заказ!
Он полез в карман за деньгами.
- Ах, Леночка твоя трахается с другим? догадалась я.
Максим побледнел и повторил то, что сделал его папаша на его лестничной площадке.
Декорации не меняются.
У меня появилось красное пятно на левой щеке.
На правой прошло, но та помнила боль.
- Сволочь! Вон отсюда!
Послышались чьи-то шаги по лестничному маршруту над нами.
Максим не стал дожидаться свидетеля и, повернувшись, запрыгал вниз через три ступеньки. Легко, спортивно, с чувством.

Мне стало совсем плохо. Я заплакала и поднялась к своей двери. Слезы и душили, и мешали вставить ключ в замочную скважину. Я слышала, как с пятого этажа спускался человек. Судя по шаркающим звукам, вероятно пожилой человек.
- Я еще ни разу не видела плачущую проститутку, - услышала я за спиной голос женщины. В этом голосе угадывались властные нотки классной руководительницы.
Ну, вот, купила себе квартиру! И откуда только люди узнают обо всем? Я сжала губы. Я не хотела отвечать. Я занесла ногу за порог, но обида заставила меня обернуться:
- У меня была строгая мама, как вы. Но она любила меня и берегла...
Я вбежала в свою прекрасную однокомнатную квартиру. В ней еще стоял запах недавнего строительства. Это был смесь аромата клея, краски, линолеума и мела. Я любила этот аромат. Но сейчас он был запахом одиночества.
Я пошла в ванную и стала набирать воду. Шум струи стал успокаивать, я подошла к окну, увидела выходящую на улицу соседку. По стройной осанке угадывалась учительница. Может быть какого-нибудь балетного класса. Женщина остановилась и посмотрела на мое окно снизу. Она не могла видеть меня за занавесками, а я изучала ее дальнее лицо. Оно, действительно, напоминало мне мою маму, и я прочла в ее невидимом для меня взгляде боль.
Звуки говорили о полной ванне. Я разделась, нашла в маленьком шкафчике под зеркалом скальпель, оставшейся от мамы. Она была медсестрой. Шагнула в воду и часть ее вылилась на пол, когда я просто в изнеможении села.
Я подняла руки. Одна держала скальпель и подрагивала. Другая смотрела на меня нежной стороной с бьющимися прожилками.
Обе как бы спрашивали: "Хочешь ли ты исчезнуть из этой жизни?"

Я не стала уходить из жизни, а устроила себе отдых. Сервировка с нежным вином и все такое. После первого тоста наедине с диктором какого-то канала по телевизору в дверь позвонили. В глазке я увидела Максима. Еще я увидела за его спиной краешек букета цветов.
И я открыла дверь.
Так у меня начался роман.
Максим был чем-то похож на моего утонувшего на Дальнем Востоке одноклассника, имя которого было Любимый. И это имя забрал мальчик из соседнего дома.

Наш город вытянут вдоль Волги. Бывший исторический центр застраивается зданиями архитектуры, опробованной в цивильных странах на Западе. Я подолгу смотрю утром на город под окнами балкона. Надышавшись гарью от машин, закрываю створки и включаю кондер. Все, отрезана от мира! Затем подолгу смотрю на себя в зеркало. Только мне одной известны изменения и на лице, и в фигуре. В уме складывается некий график старения. Я стараюсь ограничивать его самым близким будущим: днем нынешним, днем вторым... Дальше страшно заглядывать.
Мой юный возлюбленный ничего не видит. Он прибегает, как на тренировку со спортивной сумкой. Только в ней не пахнущая потом форма и кроссовки, а небольшой букет цветов, какая-нибудь любимая закуска или бутерброд из дома и несколько учебников. Он знает, я готовить не люблю, но разбираюсь в школьной программе. Я помню все! Когда работала диктором, достаточно было одного лишь взгляда на листок с текстом...
Я раскрылась, и теперь Максим зовет меня Оксаной, а иногда просто Ксой. Кса, и все!
Еще я купила продвинутый ноутбук. Иногда готовлю своему другу контрольные. Видимо то, что сын стал преуспевать в учебе, не вызывало потребностей родителей контролировать передвижения Максима. А он проявлял чудеса конспирации. Я скажу об одной его операции. Он входит в дом с крайнего подъезда (набор кода на замке двери подъезда не проблема для него), поднимается на последний этаж и там через неприкрытый люк по чердаку идет к моему подъезду и со всеми предосторожностями спускается.
Я понимаю, что когда-нибудь кто-то из бдительных жильцов с трясущимися от старости руками, но выстраданным в советские времена чутьем на шпионские темы, его застукает, но об этом думать не хотелось.
Кстати, о его родителях.
Об отце, руководителе отдела риелторской конторы "Петушок", знаю, что он относится к жизни серьезно. И это все о Вадиме Николаевиче с тяжелой рукой, двинувшей мне по лицу.
А вот мадам Елизавета...

В нескольких кварталах от нашего дома есть салон красоты "Салют". Такое название можно было с успехом присвоить пиротехнической фабрике или заводу по выпуску шахтных ракет. Но какой-то шизанутый бизнесмен открыл эту парикмахерскую для высших слоев общества города. Да и области тоже. И гламурное бабье и мужички в твидовых пиджачках потянулись туда. Разумеется, каждый в свой салон.
В чем секрет этого "Салюта" многие или не понимали, или тщательно скрывали. Но я уже давно знала, что в соседнем помещении, куда уводила незатейливая серая дверь для подсобных помещений, был оборудован другой салон - для свиданий. Сюда приходили те дамы, которые жаждали получить все, что входило в понятие "внимание мужчины", а мужчины заглядывали, чтобы решать кое-какие дела с дамами, обличенными властью.
Все приходили сюда с солидными суммами, подарками, вручаемыми во время обедов в кабинках. Гарик, глава этой хитрой фирмочки, сидел под крышей какого-то крутого отдела милиции. Все были довольны.

Итак, мадам Елизавету я увидела в соседнем кресле. Это, когда я позволила себе зайти сюда. Из озорства. Женщина сорока лет сидела под колпаком, а миниатюрненькая девушка-мастер обрабатывала ей руки. Выстригивала заусенцы, подпиливала и красила ногти. И шел такой милый общий треп. В обращении к клиентке не было "Лизочки", "Лизы", а только строгое и торжественное, почти царское Елизавета. И все о брелках, ожерельицах, серьгах и диадемах.
Я не знаю, может быть, девушка-мастер подрабатывала в ювелирном магазине, но беседу она поддерживала профессионально.
Прошло около часа, когда появился сам Гарик и, зачем-то наклонившись над ухом клиентки, громко сказал:
- Елизавета, вас ждут. Третья кабина.
- Ах, это ты, сводник, - засмеялась Елизавета, - и кто на этот раз?
- Аск... нов, - скороговоркой сообщил Гарик, - ... тат городской Думы.
- Я сейчас, дружок.
В тот же момент из рук Елизаветы в руки Гарика перекочевало несколько ассигнаций.
"Вот проститутка!" - подумала я, забыв о своей профессии.
Лишь месяц назад я заметила эту женщину. У подъезда дома Максима.
Я быстро прошмыгнула за ней следом. Могу даже не говорить о том, что она вошла в квартиру моего юного любовника. И я тогда поняла, что это она семнадцать лет назад рожала Максима.

- Дружок, - сказала я, когда Максим появился у меня, озабоченный какой-то формулой из тригонометрии, - как зовут твою маму?
- Елизавета Антоновна. А что?
- Ну, если ты меня когда-нибудь представишь ей, я не буду ошарашена столь звучным именем.
- Представлю? весело переспросил сынок.
- Извини, я размечталась...

Уже полгода прошло, как Максим перестал появляться у меня. Я поняла это правильно: теперь мой любимый утонул в море своей юной жизни. И похвалила себя за то, что не переставала работать. Не так интенсивно, как до Максима, но ведь и мне он был не безубыточен.
В апреле мы столкнулись в парке Струкова. Точнее, я увидела его с юной девицей. Они сидели на скамейке и без устали целовались, распахнув верхнюю одежду. Время было около трех часов дня. Сбежали с уроков. Думаю, это была Леночка, которая уже, вероятно, набралась опыта. Я прошла и присела на дальнюю скамейку, уставшей от всех прожитых лет, и подумала что, если он еще раз придет ко мне, то обязательно будет платить. Поторгуюсь!


А к маю жизнь опять вошла в привычное русло.
Что это значит?
Я по-прежнему снимаю для работы квартиру Ирки. В двух газетах постоянно висит наше объявление об оказании услуг. Конечно, массаж! Кто хочет, тот понимает это и звонит. Или еду по вызову.
А сутенеры?
Они боятся моей крыши. Это все Иркин двоюродный брат. Игорек работает в милиции. Правда не прочь был побаловаться как со своей сестрой, так и со мной. В свое время и бесплатно. Теперь я у него одна. Но выдерживаю.

Вчера позвонил Максим.
- Как ты? голос очень заботливый.
Голос, еще оставшийся мне родным. Я сглотнула.
- А ты? спросила.
- Ты же видела, - небольшая, но многозначительная пауза. - Мне нужна твоя помощь.
Так звонят матери...
- Я догадываюсь.
- Неужели? Вот здорово! Так ты согласна?
- Нет, я не дам тебе свою комнату для сношений с твоей Леночкой!
- Но ведь нам негде! И я... заплачу!
- Из папиного кармана?
- Не важно!
- Важно. Я не буду устраивать у себя дом свиданий.
- Вот как?
В голосе Максима прорезались злые нотки. Но он, чувствуется, хорошо подготовился к разговору. Сдержал себя.
- Хорошо, я буду с вами двоими.
- Вот как? Интересно! К кому платить будешь?
- Тебе, конечно!
- А она как? В очереди будет?
- На кухне посидит.
- И она согласна?
- Она меня любит. Будет согласна.
- А вдруг я соглашусь, но надо будет для твоей подружки чайник ставить, конфеты, варенье... Одним словом, расходы! Ты и это будешь оплачивать?
- Да, ради денег ты на все пойдешь! - Появился деловой тон. - Договоримся!
- Но еще есть одно...
- Ну, что еще?
- А вдруг она забеременеет, когда моя очередь придет на кухне чай пить?
- Это не твоя забота!
- Папа ее спросит: "Кто и где тебя обрюхатил, дочка?" И что тогда, явка с повинной? Мол, все это было у Оксаны? Она сводница и растлительница!
- Издеваешься?
- И да, и нет! Прощай!
Я положила трубку.
Как я могла влюбиться в такого мерзкого мальчишку?
Снова звонок. Ясно, что это он.
- Что еще?
- Ты же любила меня?
- А ты?
- Очень! Я тебе благодарен. Но ты же для меня почти мать!
- Вот тебе и мать твою! воскликнула я.
- Откажешь, натравлю пацанов! Уж они бесплатно выполнят твою месячную норму! Среди них двое больных.
- Испугал! Я полк выдержу и презервативов покрепче накуплю!
- Нарываешься? Могли бы и по мирному.
- Да ты просто сутенер!
- Думай. Даю два часа.
- Подожди, - закричала я, - не вешай трубку. Я тебе помогу. Квартиру я тебе не предоставлю, это факт! Но ты можешь пойти в одно местечко, где все чинно и благородно. Немного денег и никто слова не скажет.
- Правда?
- Конечно. Я же тебя еще люблю.
- Куда?
Я назвала ему адрес.

Меня встретили двое.
- Это ты что ли? спросил у меня худощавенький, но прыткий. Я знаю, таким износа нет.
- Да, это она, - сказала я о себе в третьем лице.
- Призналась! Тебя, наверное, весь город знает?
- Раз спрашиваешь, значит, не все потеряно, - отрезала я и получила удар в лицо.
Из носа потекла кровь.
- Не умничай.
Я полезла за платком, но тут же меня ударили по рукам. Сумка упала, там была косметичка, сотовый телефон, ключи. "Если сейчас нагнусь за ними, - подумала, - они собьют и ногами измочалят". Слабый свет уличного фонаря, ни одного прохожего.
- Серый, - приказал худощавенький своему напарнику, возьми ключи.
Его бугай нехотя присел на корточки, и, не вставая, стал рыться в сумке. Он нашел триста баксов и тотчас же сунул себе в карман.
- Я сказал ключи, Серый. А деньги отдай мне.
Верзила нехотя отдал доллары.
- Здесь еще сотовый, - сказал Серый.
- Мне.
И мой телефон оказался у худощавенького.
- Не много ли для одного? спросила я, шмыгая носом. Но получилось зло.
Худощавенький снова размахнул рукой. Но я одним приемом свалила его на землю и поддала со всей силы между ног. Тот завизжал, схватившись за хорошо подбитое хозяйство. Бугай не успел встать, потому что с изумлением смотрел, как я уложила его друга. Я врезала ему ногой по уху. Это очень больно, словно в голове раздается взрыв петарды. Всему этому меня учил Иркин брат-любовник. Бугай свалился. Я взяла свои вещи у худощавенького, смазав ногой по подбородку, побежала к своему подъезду, потому меня остановили на углу дома. Передо мной дверь подъезда открылась, и появился Максим. За его спиной показалась тенью его подружка по школе
- Врезать? спросила я.
- Да мы хотели пошутить... Ты сама во всем виновата, зачем показала место, где мать трахается?
Я ушла. Я отключилась.

С проституцией я завязала. Публично. Устроилась на работу. Сначала в воинскую часть, что за городом. После двух лет лавирований между старшими и младшими офицерами, что не всегда проходило успешно, заработала прозвище Неприкасаемая. Я усиленно занималась в спортивном клубе, осваивая мастерство ТЭК-Ван-до. И думала о том, когда снова стану телеведущей.
Максим мне встречался несколько раз, он приезжал из Москвы, где учился в каком-то институте. Он порывался поговорить. Но я смеялась в лицо: "Побить или сразу отбить?"
А вчера я нашла в почтовом ящике письмо.
Максим писал о чем-то много и страстно. Его письмо после прочтения мной было смятым и мокрым от моих слез. Это были последние мои слезы. Я помнила, как Ирка с украинским акцентом приговаривала при случае: "Нехай они плачут и пишут заявления!"