Во мне и во вне меня

Пылающий август убил горлицу. Удивляя прохожих необычной серо-розовой расцветкой, она уткнулась в бордюрный камень. Словно прятала красные бусинки-глаза от солнечного огня. На следующее утро от неё остались лишь несколько узких перьев.

Днем температура поднималась до 45. Незащищенную кожу прямые солнечные лучи уже не греют они жгут, ощутимо, как через увеличительное стекло.
Железные скамьи троллейбусных остановок опасны как раскаленные сковородки.
Трещины в палец толщиной на поливаемом газоне у здания администрации города.
Кровь из носа обычное дело после прогулок на таком пекле.

Комаров нет они прячутся при таких температурах. Ночи, как таковой, нет. Солнце заходит, оставляя после себя раскаленный город. Десять часов вечера температура плюс 40. Три часа ночи плюс 35. Шесть часов утра плюс 30.


Жара похожа на болезнь, которую надо смиренно переждать. Я ждал, злясь на пролетающее лето, на время, уходящее из-за какого-то антициклона.
Ближе к ночи, когда духота становилась просто невыносима, я прятался в прохладном чреве гипермаркета.
Бесцельно слонялся среди манерных людей, недоступной роскоши.
Покупал арбуз, непременно огромный жадность не позволяла брать средний.
Тащил его домой, терзая руки узкими лямками бесплатного пакета.
Ровно в двенадцать брал ржавый нож и нарушал целостность арбузной корки.
Арбуз кряхтел, трескался и истекал бледной кровью.
Жарко.

Так проходили день за днем. Каждое утро наигранно-бодрые ведущие метеоновостей предрекали конец жаре, но наступал следующий день, и прогнозы разбивались о непреклонный столбик ртути.

... Томные эротические сны мучили меня по утрам ночью не мог заснуть, истекая потом на жесткой доске.
Сплю на твердом, не давая себе превратится в горбатого верблюда.
А днем я бился о стеклянный колпак монитора, выманивая, как осторожного зверька, обрывки разговоров, слышанные во сне.
Любовь преследует меня во сне, свободно меняя образы.
И каждое утро я начинаю заново передавать крупицы чуда. Но они снова ускользают, смеются надо мной.
Я чувствовал себя неловким одноруким гончаром, проводящим жизнь, пытаясь создать недостижимо прекрасную вазу.

... Она стихийно появляется где-то внутри меня, щебеча приветственные слова и обязательно прихватив с собой бутылку чилийского вина. Самая настоящая принцесса. Тонкие бретельки, худые коленки. Мягкие карие глаза, и запах сигарет.
Воспоминания единственное, что у неё есть в жизни.
Она и есть сама Память, размытая и приветливая, моргает солнцем из-за занавесей.

- Не бойся червей, это не те, которые для тебя. А лучше замотай полотенце вокруг головы, и брызни спиртом на него. Запах-то тут, ого-го, не понимаю, почему соседи ещё не вызвали милицию...

Пока она говорила эту фразу, сидя на подоконнике и болтая ногами, я, судорожно пытаясь не блевануть, удалял четверодневный супчик, постоявший на пятидесятиградусной жаре у меня в раковине. Мелкие острые черви приспособили его под дом, понятно, такое соседство мне не нравилось. Червяки заводятся очень быстро достаточно пару дней не убирать косточки от курицы, и готово, полезли... Впервые они все-таки вызвали рвоту, и я увидел то, что съел на завтрак. После освоился. Теперь я не смывал всю колонию прямо в раковину, чтобы они потом не лезли из трубы на следующий день. Как заправский террорист, замотав голову полотенцем, я экстрагировал кишечнополостных в унитаз.

... Вот она терпеливо дождалась, пока я справлюсь со своими делами, и присяду на часок к компьютеру. У неё ещё есть терпение ждать меня. А потом она уйдет, оставив после себя лишь тонкий аромат настроения. Из года в год аромат будет слабеть, пока не превратится в тонкий отзвук былого, совсем незаметный, невесомый.

- Могу вечно рассказывать о себе. Потраченного тобой на это времени мне не жаль...
Смотрю внутрь себя, и никогда не вижу того, что происходит совсем рядом, представь себе! Нет, не перебивай меня, бесполезно, ты же сам знаешь...
Самое главное в жизни научится завязывать шнурки. Интегралы, апокрифы и Java даются гораздо проще, ты уже готов встретить непреодолимое.
У тебя хватит сил отойти в сторону, не переводя времени даром.
После шнурков ты встретишь много людей, как тебе покажется. Но в итоге, за всю свою жизнь, поименно будешь знать совсем немного, а видеть и того меньше не стоит пренебрегать любым человеком.
Вся твоя жизнь будет состоять из бесконечных шнурков и заканчивающихся людей. Всегда ждала, когда шнурки закончатся, вот наивная...

... Она резкая. Носящая неизвестную обиду внутри себя. Редко красилась. Часто усмехалась кривой усмешкой. Прикуривала одну сигарету от другой. Исчезала на месяцы и одолевала присутствием
Сейчас ей семнадцать. Слишком тонкие бретельки. Слишком большое декольте. Наивный взгляд шлюхи...


- Двор страдал от сексуального пресыщения - это отравляло мою детскую жизнь. Во всех темных углах копошились, стонали, хрипели, шептались... Я часто заставала то одного, то другого высокопоставленного со спущенными штанами в отдельных комнатах нашего дворца. Кроме секса придворные развлекались вызыванием дьявола (орден "три шестерки"), чтением бесконечного эпоса "рабство кольца" придворного писателя Пуэрто Кабелло, и непрекращающимся переделками дворца на свой весьма мимолетный вкус. Первый сексуальный опыт... ерунда никакой это не опыт, так баловство! Вам в подробностях рассказывать, как теряла девственность принцесса? Ха-ха! (нервно смеётся) - Начальник моей охраны, Матеус, имел привычку мастурбировать, подглядывая за мной. По правде, я давно заметила эти шалости, это бывало довольно часто. Когда я спала, Матеус нес дежурство у моей двери, и я кожей чувствовала взгляд. Странно, но я привыкла к этому бесконечному позированию. Перед тем как нырнуть под одеяло, я все дольше и дольше старалась оставаться у него на виду. Я обнаженная смотрела фотоальбомы, приводила волосы в порядок, словом, актриса для одного зрителя. А потом я решила переквалифицироваться в порноактрису, и сделала то же что и он. Матеус не мог устоять и выдал себя за дверью... Дальше можно не рассказывать? Мне не было тогда и четырнадцати...
_____... Я поставил беспомощную черту, больше ничего не было.
Расцарапал до крови укушенное комаром место.
Отмерил три тысячи восемьсот пятьдесят три шага до магазина с продуктами и обратно.

Дома не было ни одной вещи на своём месте.
Мебель неприкаянно перемещалась по углам.
Стульев катастрофически не хватало то в кухне, то в спальной (она же гостиная).
Дефицит приходилось решать кардинально. Две синие грязные табуретки исправно кочевали из кухни в гостиную и обратно.

Из протекающего крана текла огненная вода водонагревательный котел никогда не отключался. И всякий, кто по незнанию касался этой тонкой струйки рукой, рисковал получить незабываемые ощущения.

Почему эта жара кажется липкой?! Она словно прилипает к коже, душит. Как не пытайся есть арбуз аккуратно все равно его сок оказывается у тебя на локтях и подбородке. Прислушиваюсь, как зверь, тихонько слушаю себя. Как устрица.

- И почему-то на мне чёрное драповое пальто, просто присела на скамью. Снег, снег, снег...
Идет поперёк мира. Наискосок метёт... Заметает парк. Убаюкивает, усыпляет в белоснежные небесные перины...
Смахнула пух и села.
Отягощенные снегом прутики.... Вечер уступает желтому фонарей...
Закрыть глаза и полететь. По снежинке в небо.

... О чем ты, принцесса? И зачем так оглушительно гремит холодильник? Словно требует, разморозь меня, оставь свою принцессу в покое!

- При дворе существовал кружок философов паразитирующих на идеях просвещения. Дармоеды, да и только! Отец, когда был жив, часто приглашал их, заставляя спорить до хрипоты, внимательно выслушивая того или иного. Это было его придумка. Но когда отца не стало, философы разжирели и стали дружно плести интриги, устраивая заговоры. Они по-прежнему вели философские баталии, но теперь диспуты приобретали весьма... экзотические формы! Один из них, Рафаэль утверждал, что первичным является чувство - был идеалистом. И каким-то упертым идеалистом, так что стал причиной конца кружка философов. Против него выступал Корнелий, сморщенный как гнилой баклажан, не уступая оному цветом своей кожи. Они кричали все громче, приводя бессмысленные сравнения, цитируя немецких классиков, Платона и Аристотеля. Дело дошло до теории эмпиризмов и императивов, не помню, что именно, но... Рафаэль заговорился до того, что вызвался остановить свою смерть мыслью, предлагая всем дождаться его смерти. Он был молод и не сомневался в своем успехе. Тут-то Корнелий его поймал, предложив остановить удар меча мыслью. Намечался жуткий спектакль, поддержанный большинством его коллег. Философы, распаленные яростью, требовали научного эксперимента, кто-то из министров попытался вмешаться. Кем-то был принесен меч и Корнелей преспокойно отрубил противнику голову.

До первой крови никто не препятствовал, но потом вмешалась стража, Корнелея увели в темницу, кружок разогнали. Самое страшное было то, что за всем происходящим наблюдал почти весь двор. Нескольким дамам стало плохо, и только престарелый убийца гордо демонстрировал окровавленный меч, как доказательство правоты своей теории. Конечно, я была там, по моему личному приказанию Корнелия не казнили он был помилован и приговорен к пожизненному заточению. Я обещала ему опровергнуть его доводы, он только усмехнулся...

- Рафаэль был прав. Ты пойдешь и зарубишь Корнелия. Воображаемым мечом.
"Милые глупости, в тебе их живет великое множество".
- Да, и не смотри так, постарайся, представь меч, и снеси этому подонку голову!
"Есть ли у тебя истории, в которых нет мечей, кинжалов? Знаешь ли ты... господи, неужели ты приходишь только для того, что бы мучить меня пустыми рассказами...

- Знаю.

... и тут я остановился. Писать что-либо дальше было бессмысленно - я опять пошел не по тому пути. Внутри себя я наткнулся на творческую преграду, за которую не мог выскочить.

Бесконечно кружа внутри себя, я высох, как лужа, выпуская из себя скорее каркасы, нежели готовые произведения.
Тонкая преграда живое от неживого.

Итак, двадцать восьмого июля я изменил жизнь тремя решениями.
В-первых выключил интернет, прекратив заглатывать информацию.
Во-вторых, признался себе в творческой немощности.
И, в-третьих взял билет из душного Краснодара в один из маленьких городков по пути к Черному морю.
Электрон понес моё измученное жарой тело в отпуск. Потребовалось примерно два часа, чтобы изменить жизнь. Элизия была выдворена на задворки сознания, изредка напоминая о себе слабыми позывами к клавиатуре.