Человечексая глупость....

Вешали каторжника с каким то особым, извращенным наслаждением. На майдане собрались почти все жители небольшой деревни: мужчины, старики, женщины, дети. Они плотным кольцом стояли вокруг огромного майданного дуба, на толстом суку которого висела хорошо намыленная веревка с умело сделанной петлей. Петля была накинута на шею невысокого плотного человека. Жесткое лицо в шрамах, не раз ломанный нос, бритая голова, железная серьга в ухе. Настоящий разбойник. Страшный человек... был.
Глаза глубоко ввалились, щеки запали, лицо все в царапинах и кровоподтеках. Ноги неуверенно стоят на маленькой неустойчивой лавочке. В глазах страх. Три голодных дня в холодной яме и крепкие мужики с палками сделали из опасного волка дрожащего зайца.
Ирония судьбы: убежал с каторги, ушел от стражи, но был пойман деревенскими мужиками при попытке украсть курицу.
В потухших глазах висельника я видела обреченность.
Пожилой осанистый староста начал свою обязательную в данной ситуации речь. Он рассказывал о том, как первый услышал шорохи в курятнике, как его сыновья поймали вора и долго били лопатами, и как потом уже на битом воре обнаружили клеймо в виде листка клена знак особо опасного преступника, которого надо повесить при первой же поимке. Он говорил еще что то. Мне было неинтересно.
Я удобно устроилась на навесе крыльца большого дома, выходящего прямо на майдан. Пока старик толкал свою скучную речь, я наблюдала за жителями деревни. Они в ожидании расправы. На лицах предвкушение.
Наконец, действо началось. Закончив речь парой суровых фраз староста взял с земли конец бичевки, другим концом привязанной к лавочке, на которой стоял висельник. И дернул. Ноги разбойника потеряли опору. Намыленная веревка натянулась, петля сдавила шею. Раздался отвратительный хрип.
Не зря все таки повешение всегда считалось неблагородной казнью. В петле человек умирает долго, порой несколько часов. Лицо опухает и синеет, из рта вываливается опухший язык, часто вылазят глаза, по беспрерывно сучащим ногам течет дерьмо и моча. Что уж там, мерзкое зрелище.
Мне неприятно смотреть на муки несчастного, пускай даже он их и заслужил.
А вот моему конкуренту все это в наслаждение. Он сидит на крыше старого сарая на другой стороне майдана. Рога, копыта, хвост и пятачок. Узнаваемая личность. Пятачок влажно блестит, хвост нетерпеливо подергивается, копыта скребут по доскам, лишь рога в бездействии. Черт жадно наблюдает за агонией, стараясь не пропустить ни единого движения страдания.
Я терпеливо жду. Крепкий оказался разбойничек. Смотреть на трепыхающийся полутруп было неприятно. На завороженных этим зрелищем деревенских тем более. Рассматривала небо и окрестности. Поэтому первая увидела то, ради чего мы здесь с чертом душу.
Тусклая, неокрепшая душа разбойника медленно поднималась над майданным дубом. Все еще сильна связь с телом, не умершим еще до конца. Красивый юноша с наивным детским лицом вот истинный облик матерого бандита.
Юноша в нерешительности замер. Посмотрел на меня. Потом на черта. Снова на меня.
Рогатый скалился, призывно махал руками. Я просто сидела и смотрела на набирающую силу душу. Душа выбрала меня.
- Ты ангел? - спросил подлетевший юноша. В глазах его был восторг. Я кивнула.
- Ангел, я хочу жить, очень. Мне еще рано умирать.
- Сейчас? только уточнила я.
- Да!
Юноша в белых одеждах изчез. Тело на дереве задергалось с новой силой. Черт широко улыбнулся. Можно еще немного насладиться редким зрелищем.
Глупые люди, думала я. Ничего не видят дальше собственного носа. Даже после смерти.
Я опять любовалась небом. У меня был целый час впереди.