Военная тайна землянок.../война глазами женщины/

Мне моя родная мамочка писала: "Доченька, миленькая, твои подружки поприехали домой, деток родят, а ты чего там остаешься? Я тебя не буду ругать за ребеночка". Много было таких писем. А я нет. Я - патриотка. Разве можно?
- Меня зовут Нина Ивановна, девичья фамилия Зинченко. Я родилась в 1923 году в Сибири, Красноярский край, город Иланск. У меня два брата были летчиками, но они погибли во время войны. Когда началась война, мне было 19 лет, я училась на курсах, была комсомолка, активистка. Училась в аэроклубе, прыгала с парашютом. Мы, девушки, мечтали попасть в летное училище, но в то время девушек прекратили брать. Нам сказали: "Не волнуйтесь! Летчиками не будете - замужем за летчиками будете!" Вместо лётного училища послали меня на курсы бухгалтеров. Но чтобы не отдаляться от авиации мы пошли на парашютное отделение. У меня 5 парашютных прыжков, и значок у меня был. Но когда я лежала в госпитале после ранения, во время бомбежки все документы пропали.

Когда началась война, мы, 6 девушек, добровольно подали заявления, чтобы нас взяли на фронт. В военкомате я попросила: "Ближе к авиации. Только меня в десантные войска не надо". Этого я немножко боялась. Но меня направили в находящуюся в Красноярске школу ШМАС, младших авиаспециалистов. Нас там обучали месяца три: заряжать авиапушки, пулеметы, чистить их. Мы их на себе таскали. А авиапушки очень тяжелые. Когда мы эту школу ШМАС окончили, нас сразу послали на фронт: под Сталинград, в Среднюю Ахтубу. Из Красноярска, из этой школы, нас перевозили под Сталинград на "Дугласе" (это пассажирский самолет). По пути нас обстреляли, но, к счастью, все обошлось благополучно. И вот нас привезли в Среднюю Ахтубу, как пополнение. Там стоял 15-й авиаполк, и там мы начали служить. На фронте были всякие катавасии. Были обстрелы, когда самолеты штурмовали наш аэродром, стреляли. Тогда, конечно, многих ранило, были убитые. А мымолоденькие девушки, патриотки, мы этих раненых тащили в окопы, и пока самолеты не уходили, сами ложились сверху. Жизнь летчиков была важнее! О
нас даже в газете написали.

Еще был момент во время войны, уже в другом полку: не под Сталинградом, а где-то на Кубани. Мы были закреплены за самолетами, и я обслуживала "свой" самолет. И вот у моего командира во время воздушного боя пушка не стреляет. Хорошо, что этот летчик жив остался! Он доложил командиру, что у него пушка не стреляла по вине младшего авиаспециалиста, - так мы назывались. Раз мы заряжали - значит, наша вина. Ну и всё! Меня сразу туда, сюда... Командир полка перед строем объявил: "под трибунал". Я жутко переживала! К счастью, дня через два всё разъяснилось. Хорошо, что еще был жив инженер: начальник над младшими специалистами, оружейниками. Он все это обдумал и доказал, что здесь нет вины оружейника. Во время воздушного боя самолет крутит так-сяк, и эта лента перекосилась и застряла. На этом самолёте все разбирали, смотрели. И так оно и было, что лента застряла. Короче говоря, меня оправдали. Я ему была очень благодарна. И таких перипетий было много. Нам, девушкам, было очень трудно: особенно тем девушкам, которые вели себя очень строго, сохраняли свою девственность. Тем девушкам, которые вели себя по-другому, - им было легче. Они в наряд не ходили, были на легкой работе. Потому что они с командирами дело имели.
А. Д.:
- Они больше с командирами?..
- Естественно. Одна у нас даже с генералом, с командиром дивизии жила. Она была на первом счету, красавица. А мы, наоборот себя вели, как тогда было принято. Я всегда на собраниях выступала: "Девки, не позорьте нас. Если одна позволяет..." Даже был такой случай: мы одну из наших били, бросали в нее сапогами. Она жила "туда-сюда". Мы говорим: "Ты делаешь это, а на нас на всех пятно ложится!" В то время было такое воспитание - строго сохранять девственность. Той девушке вся эта атмосфера на психику повлияла, и ее отправили домой... А почему еще многие девушки эти занимались? Потому что забеременела, - и домой отправляют. А мы, мол, на фронте, дуры. Но мы были не дуры, а патриотки. Все равно я не жалела!
А. Д.: - Прессинг был постоянный?
- Нам, девушкам, всем так доставалось. Молодые ребята, и изо дня в день такая напряженка. Спать отдельно могли только на некоторых аэродромах, где были отдельные землянки для нас, девушек. А так - общие нары. Лежат, раздвинь их и ложись. И начинается борьба с руками... Мы прощали. Что делать? - физиологические потребности. Но нам доставалось... Мне моя родная мамочка писала: "Доченька, миленькая, твои подружки поприехали домой, деток родят, а ты чего там остаешься? Я тебя не буду ругать за ребеночка". Много было таких писем. А я нет. Я - патриотка. Разве можно? Раньше, в то время, большинство таких было. У нас было более строгое
воспитание.
А. Д.: - Те, кто сдавался, они были старше, или Вашего возраста?
- Разного возраста. Может быть, на год старше, почти одногодки. Самое большее на 3 года. Одна живет в Москве - Зина Цветкова. Мы с ней не общаемся. Она со всеми жила. Мне с ней не хотелось
продолжать знакомство. Для них была совершенно другая жизнь: то сделай, то напиши, то подпиши. А мы день вкалываем, самолеты обслуживаем, и ночью с винтовочкой по 4 часа подежурь!
А. Д.: - Много у вас уехало по беременности?
- Да. Девушек в полку было немного: человек по 16-18, не больше. Потом новых прислали. И за всё время человек 6 уехало. Плюс до конца войны Лида вышла замуж по-нормальному, и я. Остальные устраивались, кто как мог. Наша жизнь была тяжелая, очень трудная. Больше всего мы переживали за летчиков. Говорили, их жизнь стране нужна. Они пользу приносят, убивают фашистов. А наша...
А. Д.: - По нормам вам полагалось женское белье? В чем вообще ходили?
- Всё давали мужское. Кальсоны: что тут - пуговицы, и всё. Так мы сюда пришивали бинты, чтобы затянуть можно было - для безопасности. А то пуговицы легко открыть. Остальное всё мужское носили. Не помню, давали нам юбки или нет. Но давали сапоги, шинели, шапки.
А. Д.: - Лифчики сами шили, или вообще не носили?
- Этого у нас и не было. Из чего там шить? Не из чего! Самое трудное, когда критические дни.
Ведь такая обстановка все общее. Нам медики помогали - давали нам вату.
А. Д.: - В это время не освобождали?
- Нет. Так же в караул и обслуживать самолеты.
А. Д.: - При всем при этом после войны отношение к женщинам, которые были на фронте...
- Плохое. "Была на фронте фронтовичка".
А. Д.: - Сколько примерно лет после войны такое продолжалось?
- Лет десять так было. Много зависело от прессы, как это преподносят. Потом, когда стали писать в журналах, газетах, как было трудно женщинам на войне, сколько летчиц-женщин было, их заслуги - тогда изменилось отношение. А то толькос плохой стороны обрисовывали!
А. Д.: - От чего это шло, от зависти или действительно от поведения?
- Тех, кто раньше уехали, когда мы остались, их тоже осуждали. Затрудняюсь объяснить почему. Не знаю.
А. Д.: - Не было желания найти постоянного покровителя с большими звездами?
- Был такой момент: все спят, и эта самая москвичка Зина, которая жила с генералом, будит меня: "Вставай, вставай!" Она приехала со своим генералом, командиром дивизии, и с начальником штаба. "Вставай, поехали!" Я говорю: "Отстань, ты что с ума сошла?!" "Поехали, дура! Война закончится, ты машину в глаза не увидишь. А тут будешь на машине ездить, тебя будут возить". Я говорю: "Отстань!" Мы друг друга по лицу били, но я так и не поехала. Но никаких эксцессов не было, обошлось нормально.
А. Д.: - Жили сегодняшним днем или строили планы на будущее?
- Нет, планов на будущее не строили. Как-то так жили: чтобы всё было честно, справедливо.
А что там дальше будет в жизни? - бог ее знает. Было мало надежды, что война закончится. Об этом мало думали. Никто нам про это не говорил. Хотя политруки были.
А. Д.: - Что было из радостей? На танцы ходили, это было приятно?
- Это разнообразие. Это давало стимул. Но это редко было! Где-то позволялось. Но бывала такая обстановка, что и обстрелы могли быть ночью. Так что редко было.
А. Д.: - Если бы сейчас вернуть молодость, Вы бы так же пошли или нет?
- Да. Такую же свою линию и продолжала бы. Если знать, что все благополучно закончиться - я бы пошла на фронт. Тогда не было надежды на жизнь, а если бы была надежда, то согласилась бы пойти. Но я не сожалею, что вела правильный образ жизни.
А. Д.: - Вам в принципе полагалось 100 грамм?
- Мы не пили. Нам табак полагался, и мы его меняли.
А. Д.: - На сахар?
- Сейчас не помню. Не пили, не курили. Некоторые курили, а пить нет, этого не было. Ну, нам по 20 лет было. В то время питьем мы не увлекались.
А. Д.: - Когда Вы с мужем познакомились?
- На Кубани. И здесь тоже был интересный случай. Девушки, которые вели себя прилично, нам было очень трудно - много было домогательств. Мы ребятам сочувствовали, конечно. Молодые ребята - такая у них физиологическая потребность. Поэтому мы прощали всё: никаких
строгостей, никому не ябедничали. И вот был такой случай. Начальник штаба, подполковник, подходит ко мне: "Командир приказал вечером после ужина в такой то час явиться", - вроде он будет мне какое-то задание давать. Говорю: "Есть, товарищ подполковник!" Наша служба такая и была. Но я уже была настороже. Он жил с командиром дивизии - они вдвоем в одной земляночке жили. И вечером, после ужина, командир ушел - создал ему условия. Я вошла к нему: "По вашему приказанию явилась". Смотрю, он подошел, и дверь закрыл на крючок. Меня это еще более насторожило. И когда уже начались физические действия, я сопротивлялась, сколько было
сил. Бог есть на белом свете, - он меня спас. Подполковник устал, утомился. И я в это время как сиганула, - выскочила на улицу. Тут же было наше общежитие. В летном общежитии летчики спят в ряд: раздвинешь и ложишься. Без конца лезли. Но вот так мы жили. А что делать? В такой
ситуации было очень трудно... Я должна была идти ночью в наряд, а там был парень, нацмен. И он меня не разбудил, не позвал, мои часы сам отстоял. Он видел, что я выскочила, как бешеная, оттуда. После этого случая начальник штаба мне еще раз назначал явиться. Но я туда не явилась. А тут бомбежка началась, и его ранило. Тогда много было раненых. Когда прибежали и сказали, что ранен начальник штаба нашего полка, я перекрестилась. И тогда меня Особый отдел начал таскать. Мои подружки потом доказывали, что действительно он меня вызывал. Я страдала из-за него. Думаю: "хоть не будет меня преследовать". В конце войны на встрече однополчан он встал на колени, просил прощения, просил забыть это дело. Он был намного старше меня, и потом умер.
Потом был еще один момент. И тоже это начальник был. Была схватка, и он, чтобы меня запугать, выстрелил в чугун, какие у нас стояли в землянках, где мы жили. Я не испугалась. Думаю: "Мне страшней, когда моих сил не хватит". Я снова вырвалась. Была зима. Я на улицу выскочила в одной гимнастерочке. Стою, плачу в уголочке. И тут Виктор Александрович. У нас тогда только слегка нежные отношения были. Он, видно, услышал, вынес мне телогрейку. На меня набросил, и сразу убежал. Потому что могут и его... "Что ты, мол, ее защищаешь? Это их дело!" С тех пор я перед ним таяла. Никто не выскочил, а он выскочил. Короче говоря, так у нас симпатия началась. У нас
дружба была воздушная, легкая. Не то, что сейчас сразу в постель. Мы танцевали, когда танцы были. В трудные моменты помогали друг другу. Условия очень трудные, сложные. Я его, как мужчину, понимаю, но говорю: Нет, пока нет. Женишься, тогда хоть ложкой хлебай, а сейчас ни в коем случае". Такие строгие условия ему поставила! У летчиков был ужин, и во время ужина он летчикам объявил, что он женится. И вот они вечером приходят с ужина, и меня поздравляют. А мне он ничего не говорил! Когда они меня поздравлять стали, я поняла, что он согласен. Ну, а я, раз, полюбила, что же я буду отказываться? Короче говоря, условия он мои выполнил. Мы поженились 11 апреля 1945 года: летчики нам устроили свадьбу в столовой. Хотя даже перед женитьбой ему многие говорили: "Ты чего на ней женишься? Я с ней был, другой с ней был". Они так говорили, потому что не получили ни шиша! А он молодец, не обратил на это внимания.
На фронте я всегда была Зинченко, почти до конца войны. Потом после войны мы были в городе Шауляе. Там мы расписались, зарегистрировались. И только когда мы официально оформили свой брак, тогда я поменяла фамилию.
А. Д.: - Когда Вы поженились, стало легче?
- Конечно. Я обрела статус, защиту. Нам создали условия ширмой отделяли.
А. Д.: - Как провожать любимого летчика на боевые вылеты?
- Это очень трудно. Когда его сбили, это было столько переживаний. Вообще немыслимо!
А. Д.: - Когда закончилась война, как это воспринималось?
- Это ночью объявили. Мы все спали. И вдруг нам объявляют. Все выскочили на улицу, "ура!" орали, кричали. Уже спать не ложились. Обрадовались!
А. Д.: - Демобилизовали Вас скоро?
- Нет. После этого мы ещё служили. И только через полгода нас стали расформировать. К тому времени я уже была замужем. бБла с мужем. Он меня отправил в Москву - там у него были
родители. И в Сибирь я с ним ездила.
А. Д.: - Почему ему не дали Героя Советского Союза?
- На него документы отправляли, а потом... Это уже было после войны. Он не был виноват: он ехал пассажиром на мотоцикле... Это было пятно на весь полк. Но уголовное дело не возбудили. Все это прикрыли. Только в этом причина!
А. Д.: - К концу войны трофеи были?
- Какие трофеи? Откуда? Наоборот - свое теряли. Я во время бомбежки документы потеряла. Когда обстреливали, у меня немножко была рассечена бровь. Такое касательное ранение. Хорошо, что в бровь, а не в висок попали.
А. Д.: - Награды у Вас были?
- У меня такие награды: орденов нет, но есть медаль "За Боевые Заслуги".
А. Д.: - Какое в то время у Вас было отношение к немцам?
- Когда война закончилась, мы стояли в карауле, и видели, как их на машинах везли и сгружали в землянки. Они там, как бревна лежали, замороженные, мерзлые. Потому что кто их будет спасать? На кой черт они нужны? Лежали в землянке, как мерзлые дрова. Звери, враги!
А. Д.: - Какое время года было самым тяжелым?
- Естественно, зимой труднее. Холодно было, землянки сами отапливали.
А. Д.: - С точки зрения работы на самолете, что было самым тяжелым?
- Для нас самым тяжелым было тащить пушку. Пулемет-то полегче, а пушка 70 с чем-то килограммов. А мы же сами тащим. Кто нам будет помогать?
А. Д.: - Куда ее тащить надо было?
- На землю. Мы их на земле чистили, а потом прешь туда, ставишь. А технику некогда - он несколько самолётов обслуживал. У нас был старший техник, а мы были младшие авиаспециалисты.
А. Д.: - Ленты снаряжали Вы сами?
- У нас были готовые патронные ленты. Мы только пушки и пулеметы устанавливали, и чистили оружие.
А. Д.: - Кормили как?
- Летчиков кормили хорошо. Они того достойны были, заслуживали. А нам много тогда не требовалось, хватало. Не голодали: была похлебка, суп, каша.
А. Д.: - Вы получали деньги?
- Нет, никаких денег. У меня была только красноармейская книжка.
А. Д.: - Денежный аттестат?
- Этого у нас не было. У офицеров были.
А. Д.: - В то время вы верили в Бога?
- Сейчас стала верующая. После смерти моей доченьки стала верующей. Тогда, когда подполковника ранило, - это я просто невольно перекрестилась.
А. Д.: - Домой что писали в письмах?
- Я даже дневник вела. Все подробно описывала. Потом мы его сожгли - это тяжелые воспоминания. Писала, что все хорошо, прекрасно, нормально. Только когда мама меня звала, чтобы я приехала насовсем, я писала: "Нет, мамочка, ты меня прости, я не могу. Я на собраниях выступаю, и всех за это осуждаю". Я патриотка была!
А. Д.: - Вы считаете, что женщины нужны на фронте?
- Конечно! Мы же не только с вооружением работали. Мы и помогали, и стирали, подворотнички подшивали.
А. Д.: - Сейчас хотелось бы забыть то время?
- Это невозможно забыть.
А. Д.: - Война снится?
- Нет.
А. Д.: - Была ли война основным событием в жизни?
- Нет! Самое важное - это семья, дети. Послевоенная жизнь важнее.

Было изменено: 21:10 30/01/2010.