нравится!!!!!

- Как, ты сказал, ее зовут? Марина... Марина, можно узнать вашу
фамилию?.. Где вы познакомились с Романом? Как давно вы встречаетесь?

Нет, это не допрос следователя по особо важным делам, это всего лишь
светская беседа, знакомство с мамой моего возлюбленного, незабвенной
Верой Иосифовной Элькиной, случившееся несколько лет тому назад и до
сих пор мною не забытое. Допросу предшествовали весьма приятные события.

Однажды, будучи семнадцатилетней особой, довольно беззаботной, очень
наивной и весьма впечатлительной, с длинными светлыми волосами и чистым
взглядом голубых глаз, я шла по городу, мечтая о том, как буду, к
примеру, получать премию за какие-нибудь очень особые заслуги и весь
мир будет у моих ног, и размахивала новой ярко-оранжевой сумкой.
Замечтавшись, я ударила сумкой молодого человека, шедшего мне
навстречу, и, видимо, удар был достаточно сильным для того, чтобы он
тут же влюбился в меня по уши. Чувство было взаимным, и целых два
месяца мы с Ромкой (так звали моего возлюбленного) были абсолютно
счастливы до тех пор, пока он не решил, что я готова и могу быть
представлена ко двору, то есть познакомиться с его семьей.

Так я оказалась лицом к лицу с мамой Ромы, Верой Иосифовной, как мне
тогда казалось, фурией, гарпией и, наверняка, людоедкой. Не тратя
времени на приветствия и расшаркивания, она с порога начала засыпать
меня вопросами. Украинская фамилия, которую я носила, в свое время
спасшая жизнь моему еврейскому дедушке и всей его семье, ее не устроила
совершенно, так же, как и мои длинные розовые ногти, короткое синее
платье, распущенные волосы ("распущенные волосы признак
распущенности!") и то, что я жила в другом районе, очень далеко от их
дома.

Сказать, что Вера Элькина была строгой еврейской мамой - не сказать
ничего. Она была яркой иллюстрацией анекдота о том, что отличие
террориста от "идише мамэ" состоит лишь в том, что с террористом можно
договориться. В молодости она была красивой стройной девушкой, которую
портил только слишком выдающийся нос, но с годами стала монументальнее,
нос еще вырос и загнулся к низу, уголки губ опустились, взгляд стал
ледяным и высверливающим нутро собеседника. Она была верным стражем
своей семьи, и, в принципе, имела на то основания: дело было в
неспокойное время, в начале девяностых, Элькины держали единственный в
нашем городке меховой магазин, несколько скорняжных мастерских, пару
ателье, жили в большом частном доме, ездили на хороших машинах, - и
унаследовать всю эту красоту должны были сыновья Веры Иосифовны, Миша и
Рома. Мама, подобно хищной птице, охраняла своих половозрелых сыновей
от набегов жаждущих красивой жизни девушек, не оставляя без внимания ни
одну из "этих шмар". Получить одобрение Веры Иосифовны и перейти из
разряда "шмар" в разряд "невест", а в послествии "меховых принцесс" еще
никому не удавалось, поэтому двадцатипятилетний Миша и двадцатилетний
Рома оставались свободными и посвящали свое время изучению азов
семейного бизнеса.

Когда первый этап моего допроса был окончен, семье было приказано
садиться обедать. За столом Миша и Рома как ни в чем ни бывало шутили,
обсуждали какие-то дела, а меня трясло от страха ожидания дальнейших
пыток. Вера Иосифовна поставила перед каждым из нас по огромной тарелке
куриного супа с лапшой, причем, я была абсолютно уверена, что мой суп
слишком темного цвета, потому что ведьма наверняка подлила туда яду.

- Сууупчик мой любименкий! потирая руки сказал Миша, а затем они с
Ромой одновременно расстегнули ужасные зеленые кофты с синими узорами,
которые носили по требованию мамы, достали откуда-то из подмышек
пистолеты и положили их рядом с тарелками.

От неожиданности я икнула, вероятно, слишком громко, потому что Вера
Иосифовна тут же повернулась от плиты и прожгла меня взглядом сквозь
линзы очков.

- Ты знаешь, что мужчину нужно полноценно кормить три раза в день? очень громко спросила она.

Я кивнула.

- Ты умеешь готовить?

- Ну...

- Ты собираешься после университета работать?

- Да...

- Кем?

- Ну... Я учусь на экономиста...

- Экономиста? Что это? Чем ты будешь заниматься?

- Я... я пока не знаю точно...

- Сидеть в офисе? С утра до вечера? Корпеть над бумажками? А когда ты
собираешься заботиться о семье? Господи, кого они себе находят вечно...
Очередная на месяц... - не оставляя мне шансов, фурия отвернулась к
плите и, поправив прическу, продолжила колдовать у плиты.

Как существо эмоциональное, я находилась уже на грани истерики и в
поисках защиты посмотрела на Рому, но они с Мишей уписывали куриный
суп, низко опустив головы и активно работая ложками. Возможно, в тот
день я сошла бы с ума, если бы, к радости, на сцене не появился мой
спаситель, великолепный папа Элькин.

Он вошел в кухню, бодро напевая "Хабанеру" и звонко щелкая себя по
огромному волосатому животу резинкой пестрых и длинных "семейных"
трусов. Оглядев мизансцену, он почесал седую бороду, подмигнул мне и
весело спросил Веру Иосифовну:

- Ну что, жена, уже косточки обгладываешь или оставила напоследок еще мясца этой молодой голубицы?

- Голубицы-шмалубицы... Ты выспался? в разговоре с мужем гарпия, как
мне показалось, смягчила тембр голоса приблизительно на одну тысячную
тона.

- Хо-хо!!! Еще как!!! Мы с Сильвой спали, обнявшись, на нашем с тобой
семейном ложе, причем Сильва храпела не слабее тебя, моя птичка!

- Опять притащил собаку в кровать?!

- Она сама притащилась, я не смог противостоять, - папа Элькин нежно чмокнул жену и направился к буфету.

Пока Вера Иосифовна распределяла по тарелкам второе, он быстрыми,
четкими, отлаженными движениями произвел следующие операции: открыл
дверцу буфета, достал откуда-то из недр бутылку коньяка, две маленькие
рюмочки и блюдечко с нарезанным лимоном, плеснул коньяк в рюмки, одну
выпил сам, а другую, страшно вращая глазами и свистя "быстро давай!",
влил в меня, воткнул мне в рот две дольки лимона и убрал все обратно в
буфет. Когда фурия повернулась к столу с тарелками в руках, я сидела
парализованная, в слезах, с лимоном во рту, а папа Элькин стоял у окна
с видом поэта и вдохновенно рассуждал, стоит ли косить траву на газоне
или все равно затопчут. Миша и Рома тряслись с беззвучном смехе, роняя
на тарелки лапшу. Неожиданно папу Элькина осенило:

- А где же наша обожаемая баба Фира? Почему я не вижу за столом моей
тещи? Неужели ее наконец-то придавило крышкой погреба или, к всеобщей
радости, она выпила крысиного яду вместо снотворного? А?

- Пап, бабушка же уехала до пятницы к тете Инне, - сквозь смех прогудел Миша.

- Да что ты, сынок? Вот беда... Как же мы без нее, ребята? Ну все, теперь придется надраться. Иначе как перенести такое горе?

Папа Элькин снова подошел к буфету, решительно вытащил ту же бутылку,
налил полную чайную чашку и, не обращая внимания на сверлящий взгляд и
поджатые губы жены, залпом выпил.

- Почему среди всех евреев нашего курса именно мне достался алкоголик?
Закусывать не будешь, я полагаю? мрачно спросила Вера Иосифовна.

- Неа, - весело ответил ее порозовевший муж и, звонко щелкнув резинкой трусов, удалился.

Рома наклонился ко мне и шепнул: "Ты не пугайся, папа бабушку, на самом деле, любит, просто у него манера такая".

- А всякую скабрезную чушь ты будешь ей шептать на лавочке возле ее
подъезда, а не за обеденным столом!!! тут же гаркнула бдительная Вера
Иосифовна и, мазнув меня презрительным взглядом, принялась мыть посуду.


После обеда я по специальному приказу мадам Элькиной сделала
развернутый доклад на тему моего генеалогического древа и текущего
состояния дел, после которого глубокая складка между бровей Веры
Иосифовны немного разгладилась. Все-таки я была почти правильной
еврейской девочкой, хоть и блондинкой с розовыми ногтями, хорошо
училась в приличном вузе, правильно выражала свои мысли и умела себя
вести.

Мои рейтинги особенно высоко поднялись после того, как я в тот же день
вечером спасла папу Элькина. Он появился с очередной арией после
глубокого коньячного сна и изъявил желание облачиться в парадную
бежевую пижаму. Горе его было безгранично, когда обнаружилось, что
пижама была постирана бабой Фирой вместе с голубым полотенцем, которое
полиняло.

- Теща она и есть теща, хоть ты ее золотом облей! Новая пижама! -
сокрушенно говорил папа Элькин, заливая печаль остатками коньяка.

- Ничего-ничего, зато у меня теперь будут новые половые тряпки, -
утешила его Вера Иосифовна. И вообще какая тебе разница, все равно
ходишь дома, как бомж, борода нечесана, так и ходи в пятнистой пижаме.

- Что?!?! Я в пятнистой пижаме? Я бомж?

- И алкоголик.

- Тут я не спорю, но, согласись, внешний вид всегда был для меня важен!
Вот посмотри, я только что надел новые трусы, отгладил... - папа Элькин
даже встал и продемонстрировал нам всю красоту своего наряда,
обернувшись вокруг себя пару раз и для верности щелкнув резинкой.

- Господи, Гриша! Постеснялся бы девочку! Так, Миша, выводи машину, я
одеваюсь, и мы едем покупать новую пижаму для этого алкоголика. А стоит
она недешево, между прочим! - Вера Иосифовна уже было поднялась, но тут
я подала голос.

Ободренная тем, что я все-таки не "шмара" какая-нибудь, а уже "девочка", я решила, что могу выразить свое мнение.

- Вера Иосифовна, можно всю пижаму синькой покрасить, - пропищала я.

- Точно, ма! обрадовался Ромка.

- Точно, ма! задорно подхватил папа Элькин.

- Хм... Странно, что я сама не вспомнила об этом, - Вера Иосифовна
внимательно посмотрела на меня. Похоже, никто из прежних спутниц ее
сыновей не решался давать ей советы. Правда, я никогда не красила
ничего синькой...

- Я могу вам помочь, - я чувствовала, что мой голос крепнет.

- Хорошо, пойдем, синька у меня в погребе.

Остаток вечера мы с Верой Иосифовной представляли собой очень
гармоничную пару, практически мать и дочь, которые в свободный вечер
решили покрасить папину пижаму. Тихая наша беседа об особенностях
окраски тканей синькой, о Ромочкиных детских болезнях, о том, как долго
строился дом, стоила мне, наверное, половины всех нервных клеток и
нечеловеческого напряжения. Мне приходилось не только согласно кивать,
но и следить за ходом беседы и за малейшими движениями бровей веры
Иосифовны, чтобы не спровоцировать неожиданный гнев. Я боялась эту
женщину до колик в животе, но должна была идти вперед ради своего
самого лучшего на свете мальчика, который без меня, я знала, не
способен был противостоять своей матери. Слава Богу, Рома периодически
приходил меня ободрять, а папа Элькин феерично появлялся в дверном
проеме и исполнял что-нибудь из своего громадного оперного репертуара.
Не скажу, что фурия совсем оттаяла, но немного растопить лед во время
совместной покраски пижамы мне все же удалось.

Домой я вернулась совершенно вымотанная. После долгих размышлений перед
сном на тему "на кой мне все это надо", я все-таки решила, что если так
сильно люблю своего Ромку, то нужно научиться как-то сосуществовать
рядом с его мамой, будь она хоть сама медуза Горгона. И через некоторое
время, после долгой неравной борьбы, через пот и кровь, враг все-таки
был повержен, и я почти стала принцессой, только сбежала из дворца за
два месяца до свадьбы. Но это уже совсем другая история.

(с)