Я НЕ ЗНАЮ

Мне кажется, что слепой от рождения человек страдает от своей слепоты совсем не так, как это представляется нам, зрячим. Не думаю что есть там, внутри у нетто, той трагичности, которую мы представляем, глядя на него. Не так все, проще и сложнее одновременно. Я пробовал примерить на себя это, пробовал. Пытался отказаться от зрения хотя бы на день. Готовился, конечно, как без этого. Запоминал, что и где находится в холодильнике, диски с музыкой раскладывал заранее, тапочки у дивана расставлял. И потому уже повязку на глаза и сразу в себя, вглубь, в самую сердцевину ночи. Да только не ночь это, вот что я вам скажу, совсем даже не ночь. Мы ведь, когда нам свет всем сразу, сверху, отключают, в темноту не хотим, мы зажигаем огни, мы создаем себе свою, иногда общую, иногда только свою иллюминацию. Фонари на улице, светильник у постели, завораживающий аквариум телевизора включаем.
Не любим мы темноту. Любую. Я даже не о закоулках города, не о темных дворах и подъездах, с этим все ясно, обычное дело. Мы ведь и в лесу в темноте не хотим, костер нужен, блики, тени, хоть круг света вокруг нас, пусть небольшой, но чтобы был. Темнота пугает. Я не буду сейчас о детских страхах, это не ко мне, это в соседний кабинет, к психиатру. Я о том, как мы хотим, чтобы нам кто-нибудь подсветил. Показал куда нам можно и куда не надо, не стоит туда... И неважно как это делается зажженным фонарем над улицей или открывающей глаза передачей по телевизору, вот, мол, что бывает, а вы все в темноте живете, не знаете. И сразу все ясно, вот ведь как надо, вот ведь где важное живет, не там мы ходили, не там искали. И мы сразу туда, к свету, в кучу и хорошо нам.
Я люблю темноту уже давно. В детстве еще обратил внимание что хорошо вижу в сумерках, что уютно мне когда полумрак. Спокойно как-то. Не лесной я человек, не охотник и не грибник, но в лесу приходилось бывать, приходилось. И особенно нравится мне чувствовать лес когда слизывает вечер краски с него, когда все, что угадываешь вокруг, становится ближе. Обостряется слух, обоняние, меняется способность ходить. Как по-другому ставишь ногу, делая шаг, как меняется само понятие равновесия. Начинают в каждый шаг включаться руки, все тело, как будто не идешь уже, а течешь между деревьями, перетекаешь из шага в шаг, от здесь в туда. Друг у меня был, в детстве еще совсем, и жил он в доме на самом краю леса, так, что вместо другой стороны улицы стояли уже сосны, в них мы с ним попадали, переходя улицу. И мама у него работала так, что часто возвращалась домой уже совсем ночью и ходили мы ее встречать, и удобнее, быстрее было через лес. Вот и ходили, каждое дерево знали, обычное было дело пройти сегодня этой тропинкой, завтра - другой, потом совсем напрямую, от дерева к дереву. Может быть оттуда научился?
Или может быть тут слух как-то помогает? Не знаю. Но был у меня случай, выбрался я из палатки однажды летней ночью, в дождь такой, что если и видно что, так только стену воды с неба. Лето было, озеро, выходной, а к вечеру дождь и даже костер только под тентом соглашался гореть, да и то не так, чтобы очень. И не засиделись у огня до утра, как обычно, разбрелись по палаткам. А мне не спалось, я ведь уже говорил, что люблю ночь. И вышел. И привлекло что-то за ближайшими соснами. Шаг туда, еще один. Дальше где-то, вон там. И снова шаг через воду сверху и под ногами. Мокрый весь сразу и насквозь, но неважно. Вот, здесь. Наклоняюсь и беру в руки ежика. Просто на слух, как летучая мышь или дельфин. Может быть и не так это у них, не дано мне знать как они звуки в картину мира превращают, но я через стену дождя и ночной лес безошибочно нашел и взял в руки мокрый и колючий комочек иголок. Он даже не сильно испугался. Или это мне показалось? Это ведь мне приятно себе думать что я свой в лесу, что меня принимают, а как это с другой стороны, из леса, воспринимается, не знаю...
Когда закрываешь глаза или тебе их завязывает темнота, многое меняется. Я тогда, лишив себя глаз повязкой, в темноте не остался. Круги сначала какие-то, да и вообще, на что смотреть в первые минуты, лежа на диване и никуда не спеша? Вспомнилось сразу, как утвердившись в уверенности что я в темноте вижу лучше всех на свете, пробирался я однажды с кухни по коридору в комнату. Зачем мне свет включать, что я, свою квартиру не знаю? Да запросто пройду куда надо. Помню ведь что вот здесь дверь всегда приоткрыта, так ведь? Ну, выставил перед собой руки, иду уверенно, сейчас коснусь двери и сразу за ней направо. А дверь была приоткрыта чуть больше обычного, руки мимо, а вот лбом точно в нее. Твердая оказалась, да и я быстро так шел, уверенно... И больно и смешно, а синяк мой на лбу долго и утомительно было объяснять потом целую неделю знакомым и незнакомым людям.
Круги перед глазами это ненадолго. Из перестаешь замечать быстро, сразу как только перестаешь замечать. Уходишь в себя, если ты один. Или начинаешь слушать тех, того, кто рядом. Удивительно, но получается что до этого не слышал! Окрашиваются голоса, голос, дыхание начинаешь улавливать и не только свое. И то, что мы обычно передаем словами, отступает. Важнее оказывается то, как говорят. В одном предложении, оказывается, все слова звучат иначе, каждое слово несет в себе не только то, что привычно, что спрятано в нем, а окрашено ритмом, громкостью, паузами и еще чем-то. Тот, кто рядом, умеет петь? Или это я накладываю на его слова музыку? Почему вот это слово, привычное ведь уже, вдруг у него звучит как будто нет ничего важнее его? За словами есть еще что-то? И чем более привычной становится повязка на глазах, чем реже вспоминаешь о ней, тем сильнее выделяются и окрашивают речь нюансы? Я начинаю слушать и понимаю что не умел этого раньше.
А внутри возникают образы. Я вижу свои мысли, даже самую простую я начинаю создавать внутри себя как будто снимаю кино. Я отвечаю сам себе не только голосом. Он, кстати, тоже не так прост. Один был вроде, я помню ведь. Ан нет, я внутри себя очень даже по-разному сам с собой разговариваю и не одни там у меня голос, ой не один... А картины все ярче и все легче они создаются, накладываются и превращаются в фильм, с множеством сцен и персонажей. И еще вот замечаю там у меня не только мысли, не только то, о чем я думаю. Там есть свои правила. Правила о том, как я сам себе разрешаю думать. Как будто дороги, по которым мыслям моим привычно передвигаться. Не обо всем, оказывается, можно, и не везде мне просто и уютно внутри себя. Вот ведь...
Всего несколько часов в повязке, всего несколько попыток встать с дивана и меняются желания, уходит то, что было важным раньше и меняется представление о самом общении, о том, что нас объединяет и что делает нас разными. Обостряется слух и приходит понимание что не все мы видим, воображая себя зрячими. И вспоминается то, что видел, что было, но мимо чего прошел, почти не заметив...
Не так и давно это было. Что такое "давно" для нас? Некоторые события отпечатываются еще в детстве, высвечивают прошлое как фонари над улицей и по ним мы помним себя. Другие уходят в темноту и не то, чтобы забываются, а как-то сливаются в то, что было и нет их как будто. И не все фонари зажжены нами и для себя, ой не все. Неужели нужна повязка на глаза чтобы вспомнить что-то и только отказавшись от зрения можно подсветить себе то, мимо чего прошел когда-то? У меня вот зажглось что-то...
День рождения у родственницы. За сорок уже, муж, дети. Все как у людей. Квартира обставлена тогда еще, в прошлом уже веке, поменять бы многое, да и вообще побольше бы, да что об этом, все ведь понимаем... За сорок и очень даже за сорок, дети уже большие, нет их, кстати, попозже забегут, поздравят, дела ведь у них уже совсем взрослые. Стол накрыт, все как у людей, муж рядом, на столе все, что готовила весь день, да и вчерашний вечер тоже был прихвачен. Сейчас салаты, порезано что-то, водка запотевшая для мужа и для меня, вино для тех, кто приглашен и пришел уже. А они пришли, они ведь уже давно все свои, подруги ведь. И мы уже выпили по первой, закусываем. Из прошлого века не только обстановка, мы сами оттуда, из застолий тех, с теми привычками и правилами. Я начинаю придумывать тост за хозяйку, скоро уже моя очередь говорить и знаю что не избежать. Не то чтобы не люблю говорить или нечего сказать, но знаю это свое привычное сопротивление, знаю что не люблю говорить с поднятой и полной рюмкой, когда нужно и это не забыть и вот это подчеркнуть, потому что важно все, слова должны быть правильными, по законам, тоже пришедшим из недавнего совсем прошлого. И законы эти пожестче будут многих других. Это потом уже, когда закусывать будем снова, можно будет говорить о том и с тем, о чем и с кем хочется. Хотя тоже не совсем, не зря ведь хозяйка готовилась, справа и слева от меня подруги ее, с ними и говорить надо, тут тоже правила, мне ведь и наливать положено и улыбаться и шутить. Я не против, понятное дело, я ведь тоже на этих правилах вырос, да и народ ведь хороший, свои ведь все, особенно после второй. А вот когда твоя очередь и все есть перестают и тоже рюмки держат наполненные, тут надо собраться и даже среди своих стать важным, чтобы прочувствовали, чтобы донести, не забыть ничего и не повторить предыдущего оратора. Мужу хорошо, он последний будет, а там проще уже, там можно и отшутиться и вообще забыть о чем собрались и за кого пьем.
Потом горячее. И мне, как мужчине, обязательно раньше, чем подругам, тоже правило. И водка снова. И пьем. Не пьянею, но уже легче, проще все.
Детей все нет, позже они придут, заняты, ясно ведь. И горячее съедено, и жарко уже. Я, как всегда, уже пару раз сходил на кухню, покурил, и не один, хозяйка со мной и подруги по одной сбегали из-за стола. Муж ее привычно заглянул, обозвал по-разному, не курит он, да и на жену не ворчит за это, так, по накатанной, сказал привычные слова про вред курения, получил привычное в ответ и снова за стол. А мы и покурили, заново перезнакомились, я ведь их, подруг, впервые вижу сегодня, и снова за стол. И уже проще все, уже без тостов даже иногда и каждой я наливаю столько, сколько пальчиком покажет.
И снова правило. Пора. Музыку пора. Сколько можно есть, правда? И убираем со стола вместе, нам, правда, мужчинам, поблажка, только стол подвинуть, остальное без нас. И музыка. Я уже давно привык что не попадаю я в русло любви к тому, что слушать и от чего начинать подергиваться. Свои у меня вкусы, свои любимые голоса и ритмы. А здесь все как надо, из прошлого и то, что надо. С первых аккордов. Еще не поздно и можно потревожить соседей, они тоже люди и поймут. Все, стол уже сдвинут, звучит уже и вот они, подруги.
Я только сейчас начинаю смотреть на них. Не мастер я танцевать. Всегда любил профессионалов, во всем. И делать только то, что умею. Танцевать не умел никогда, ну никак! Вроде и двигаться умею, немало в спортзале и в разных видах спорта был замечен, а вот чтобы под музыку и по требованию это как тосты говорить. Есть такое правило, закон почти надо. Как всегда сначала я делаю вид что мне тоже это все по душе, но я вот тут постою, даже посижу, но ведь ногой в такт я качаю, я ведь с вами, так? Не прошло. Как и всегда не проходило. Подругам надо разгуляться. Да и хозяйке тоже, они ведь давно вместе, они в одном ритме прожили из прошлого века в этот.
Вытаскивают меня. За руку и в круг. Надо! Ну ладно. К ноге, отбивающей такт, добавляю руки и улыбку пошире. Надо... Ритм не мой, я к другой музыке привык, но кому это сейчас интересно? И вот, подергиваюсь, улыбаюсь, принимаю участие. Да и водка помогает, она ведь завсегда поможет, так ведь?
Я не очень люблю задавать вопросы. Не надо этого чаще всего. Тем более за столом. Они, сидящие рядом и напротив, сами все рассказывают. Просто все, что говорится, об одном ведь всегда, о том, что привычно и неважно, что уже много лет об этом. Наливая, подкладывая в тарелку, подставляя свою, узнаешь все. И даже больше. Там, дома, у подруг, тоже дети. И тоже не совсем дома, тоже уже у каждой свои выросли и тоже где-то сейчас по делам, по взрослым уже детским делам. Но вот у хозяйки здесь, за столом и в кругу уже танцевальном, муж. А там, у подруг нет. Я ведь тоже корнями из прошлого века, мне объяснять не надо, я с полуслова. Нету мужей. Были или не было даже неважно, сейчас нету и все тут. И привычно это. Что об этом говорить. И за сорок уже всем. Я снимаю свитер, жарко. Я ведь к своим, к родственникам в гости сегодня, не в смокинге ведь идти, правда? Да и нет у меня смокинга. И все остальные одеты вроде и как на праздник, но просто. Свои ведь все, давно уже вместе. Или тоже нет вечерних платьев? Дети есть, это да, большие уже, у всех, а вот есть ли вечерние туалеты... Неважно, только тоже уже летят кофточки верхние и парадные на спинки стульев. Жарко подругам.
И. вдруг, ловлю я в себе странное ощущение. Как будто я один здесь. Музыка чужая? Да ладно, привычная она, из прошлого, пусть я и мимо нее прошел, другие ритмы любил и сейчас продолжаю, но и эта мне знакома. Лица чужие? Так уже не первый час мы вместе, перезнакомились уже давно. Хозяев я люблю, родные они, свои. Подруги? Где-то здесь надо присмотреться. А неуютное это в себе какое-то чувство поймал, мешает оно мне...
Глаза. Вот в чем дело. Я чуть помоложе их, и хозяев и гостей. Ненамного, возраст вообще штука странная. Это в детстве разница в год может быть пропастью непонимания, даже ровесники почти, но из разных классов, уже сторонятся часто друг друга, как будто переход из класса в класс меняет что-то. Или и правда меняет? А становишься старше и перестает разница в годах замечаться, неважно это становится. Я чуть младше, но не только годами. Еще чем-то. Может быть спортивней? Может быть чуть более загорелый? Не знаю, я еще минуту назад был свой, я им наливал, они мне в тарелку подкладывали. И, вдруг, сменилось что-то. Глаза.
Это мы когда за столом рядом сидели, мы рядом были, мы были на равных. Хозяйка, муж ее, подруги, я. Мы, когда курить ходили на кухню, равны были. Мы пили разные напитки, я водку, положено ведь, они - вино. Это не граница, это все правильно и так и должно быть. Это они за столом привычно и на равных о детях, которых уже нет дома, о работе и том, как вот этот салат готовить. А здесь, в круге и под музыку, правила сломались. Это ведь их музыка, из их прошлого, и она сейчас, она в них сейчас. Она, как фонарь над улицей, высветила то, что было и то, что есть. И краешком своего света зацепила то, что хотелось, что уже забылось почти, но вот ведь, надо же, не совсем. Напомнила.
Любви ведь хотелось... Мечталось о ней, кофточки шились, глаза красились маминой тушью, снилось такое, что и подругам не расскажешь. Потом было что-то, много чего было, разного. О чем-то знают они, подруги, о многом нет, и не надо. У них у самих такого, о чем не стоит, хватает. Хорошее было, яркое было, ведь летать каждой случалось, не боялись что упадут, и не падали. И плохое было. Такое, что вытравить бы из памяти, да никак, не уходит оно. И привыкали к тому, что и не забудешь и жить с этим надо. И жили. Дети уже выросли, дома есть какие-то, квартиры, все, вроде бы есть. Но вот зазвучала их музыка и осветилось прошлое. В первый раз, что ли? Нет, конечно. К этому тоже привыкли, к воспоминаниям, к несбывшемуся, к книгам по вечерам и телевизору, что-б ему... К застольям, к чередам дней рождения своим и подруг, привычно ведь все и все почти как у людей.
Когда среди своих всегда, когда тебя знают, когда ты всех и о каждой все, как-то проще. И музыка из прошлого остается единственно любимой и книжки хорошо перечитывать старые, да и новые ведь пишут такие специально, чтобы не вытаскивали из привычного русла. И вино все то же и тосты, если по правилам, если когда положено, и слова привычно ожидаемые, так ведь не замечаешь как летит время. Да, выросли дети, да, уже не надо с собой в гости к тете, не надо отвлекаться, повторять привычно, что хорошо когда ребенка видно, но не слышно, да. И стол сдвинуть и вспомнить как на танцах когда-то у стенки с замиранием ждали тех, от кого счастья ждали. И, вдруг, вот так, в кругу, меняются глаза...
Не во мне дело. Меня там, среди них, уже почти не было. Не по мне загрустили они. По себе. Да и не загрустили даже. Это я, так уж получилось, увидел, рассмотрел, не зря повязку на глаза надевал, не зря учился чувствовать. Или зря? Может быть и не нужно уметь видеть такие вещи? Как на твоих глазах меняются те, кому музыка помогла вспомнить себя в прошлом? Как накладываются на тех, кому за сорок, воспоминания, ожидания и реальность. Может быть не стоит натыкаться на глаза танцующих вокруг женщин, которые недолюбили? Видеть лица тех, кому сейчас некуда почти идти. Да, там, дома, еще дети, они еще возвращаются домой, уставшие и голодные, они еще приходят по вечерам домой. Но позже, реже, не всегда.. И есть книжки, телевизор, но есть и холодная постель и никто не ждет, не спросит где ты была и почему так поздно. Мне кажется, что слепой от рождения человек страдает от своей слепоты совсем не так, как это представляется нам, зрячим. Не думаю что есть там, внутри у нетто, той трагичности, которую мы представляем, глядя на него. Не так все, проще и сложнее одновременно. Я пробовал примерить на себя это, пробовал. Пытался отказаться от зрения хотя бы на день. Готовился, конечно, как без этого. Запоминал, что и где находится в холодильнике, диски с музыкой раскладывал заранее, тапочки у дивана расставлял. И потому уже повязку на глаза и сразу в себя, вглубь, в самую сердцевину ночи. Да только не ночь это, вот что я вам скажу, совсем даже не ночь. Мы ведь, когда нам свет всем сразу, сверху, отключают, в темноту не хотим, мы зажигаем огни, мы создаем себе свою, иногда общую, иногда только свою иллюминацию. Фонари на улице, светильник у постели, завораживающий аквариум телевизора включаем.
Не любим мы темноту. Любую. Я даже не о закоулках города, не о темных дворах и подъездах, с этим все ясно, обычное дело. Мы ведь и в лесу в темноте не хотим, костер нужен, блики, тени, хоть круг света вокруг нас, пусть небольшой, но чтобы был. Темнота пугает. Я не буду сейчас о детских страхах, это не ко мне, это в соседний кабинет, к психиатру. Я о том, как мы хотим, чтобы нам кто-нибудь подсветил. Показал куда нам можно и куда не надо, не стоит туда... И неважно как это делается зажженным фонарем над улицей или открывающей глаза передачей по телевизору, вот, мол, что бывает, а вы все в темноте живете, не знаете. И сразу все ясно, вот ведь как надо, вот ведь где важное живет, не там мы ходили, не там искали. И мы сразу туда, к свету, в кучу и хорошо нам.
Я люблю темноту уже давно. В детстве еще обратил внимание что хорошо вижу в сумерках, что уютно мне когда полумрак. Спокойно как-то. Не лесной я человек, не охотник и не грибник, но в лесу приходилось бывать, приходилось. И особенно нравится мне чувствовать лес когда слизывает вечер краски с него, когда все, что угадываешь вокруг, становится ближе. Обостряется слух, обоняние, меняется способность ходить. Как по-другому ставишь ногу, делая шаг, как меняется само понятие равновесия. Начинают в каждый шаг включаться руки, все тело, как будто не идешь уже, а течешь между деревьями, перетекаешь из шага в шаг, от здесь в туда. Друг у меня был, в детстве еще совсем, и жил он в доме на самом краю леса, так, что вместо другой стороны улицы стояли уже сосны, в них мы с ним попадали, переходя улицу. И мама у него работала так, что часто возвращалась домой уже совсем ночью и ходили мы ее встречать, и удобнее, быстрее было через лес. Вот и ходили, каждое дерево знали, обычное было дело пройти сегодня этой тропинкой, завтра - другой, потом совсем напрямую, от дерева к дереву. Может быть оттуда научился?
Или может быть тут слух как-то помогает? Не знаю. Но был у меня случай, выбрался я из палатки однажды летней ночью, в дождь такой, что если и видно что, так только стену воды с неба. Лето было, озеро, выходной, а к вечеру дождь и даже костер только под тентом соглашался гореть, да и то не так, чтобы очень. И не засиделись у огня до утра, как обычно, разбрелись по палаткам. А мне не спалось, я ведь уже говорил, что люблю ночь. И вышел. И привлекло что-то за ближайшими соснами. Шаг туда, еще один. Дальше где-то, вон там. И снова шаг через воду сверху и под ногами. Мокрый весь сразу и насквозь, но неважно. Вот, здесь. Наклоняюсь и беру в руки ежика. Просто на слух, как летучая мышь или дельфин. Может быть и не так это у них, не дано мне знать как они звуки в картину мира превращают, но я через стену дождя и ночной лес безошибочно нашел и взял в руки мокрый и колючий комочек иголок. Он даже не сильно испугался. Или это мне показалось? Это ведь мне приятно себе думать что я свой в лесу, что меня принимают, а как это с другой стороны, из леса, воспринимается, не знаю...
Когда закрываешь глаза или тебе их завязывает темнота, многое меняется. Я тогда, лишив себя глаз повязкой, в темноте не остался. Круги сначала какие-то, да и вообще, на что смотреть в первые минуты, лежа на диване и никуда не спеша? Вспомнилось сразу, как утвердившись в уверенности что я в темноте вижу лучше всех на свете, пробирался я однажды с кухни по коридору в комнату. Зачем мне свет включать, что я, свою квартиру не знаю? Да запросто пройду куда надо. Помню ведь что вот здесь дверь всегда приоткрыта, так ведь? Ну, выставил перед собой руки, иду уверенно, сейчас коснусь двери и сразу за ней направо. А дверь была приоткрыта чуть больше обычного, руки мимо, а вот лбом точно в нее. Твердая оказалась, да и я быстро так шел, уверенно... И больно и смешно, а синяк мой на лбу долго и утомительно было объяснять потом целую неделю знакомым и незнакомым людям.
Круги перед глазами это ненадолго. Из перестаешь замечать быстро, сразу как только перестаешь замечать. Уходишь в себя, если ты один. Или начинаешь слушать тех, того, кто рядом. Удивительно, но получается что до этого не слышал! Окрашиваются голоса, голос, дыхание начинаешь улавливать и не только свое. И то, что мы обычно передаем словами, отступает. Важнее оказывается то, как говорят. В одном предложении, оказывается, все слова звучат иначе, каждое слово несет в себе не только то, что привычно, что спрятано в нем, а окрашено ритмом, громкостью, паузами и еще чем-то. Тот, кто рядом, умеет петь? Или это я накладываю на его слова музыку? Почему вот это слово, привычное ведь уже, вдруг у него звучит как будто нет ничего важнее его? За словами есть еще что-то? И чем более привычной становится повязка на глазах, чем реже вспоминаешь о ней, тем сильнее выделяются и окрашивают речь нюансы? Я начинаю слушать и понимаю что не умел этого раньше.
А внутри возникают образы. Я вижу свои мысли, даже самую простую я начинаю создавать внутри себя как будто снимаю кино. Я отвечаю сам себе не только голосом. Он, кстати, тоже не так прост. Один был вроде, я помню ведь. Ан нет, я внутри себя очень даже по-разному сам с собой разговариваю и не одни там у меня голос, ой не один... А картины все ярче и все легче они создаются, накладываются и превращаются в фильм, с множеством сцен и персонажей. И еще вот замечаю там у меня не только мысли, не только то, о чем я думаю. Там есть свои правила. Правила о том, как я сам себе разрешаю думать. Как будто дороги, по которым мыслям моим привычно передвигаться. Не обо всем, оказывается, можно, и не везде мне просто и уютно внутри себя. Вот ведь...
Всего несколько часов в повязке, всего несколько попыток встать с дивана и меняются желания, уходит то, что было важным раньше и меняется представление о самом общении, о том, что нас объединяет и что делает нас разными. Обостряется слух и приходит понимание что не все мы видим, воображая себя зрячими. И вспоминается то, что видел, что было, но мимо чего прошел, почти не заметив...
Не так и давно это было. Что такое "давно" для нас? Некоторые события отпечатываются еще в детстве, высвечивают прошлое как фонари над улицей и по ним мы помним себя. Другие уходят в темноту и не то, чтобы забываются, а как-то сливаются в то, что было и нет их как будто. И не все фонари зажжены нами и для себя, ой не все. Неужели нужна повязка на глаза чтобы вспомнить что-то и только отказавшись от зрения можно подсветить себе то, мимо чего прошел когда-то? У меня вот зажглось что-то...
День рождения у родственницы. За сорок уже, муж, дети. Все как у людей. Квартира обставлена тогда еще, в прошлом уже веке, поменять бы многое, да и вообще побольше бы, да что об этом, все ведь понимаем... За сорок и очень даже за сорок, дети уже большие, нет их, кстати, попозже забегут, поздравят, дела ведь у них уже совсем взрослые. Стол накрыт, все как у людей, муж рядом, на столе все, что готовила весь день, да и вчерашний вечер тоже был прихвачен. Сейчас салаты, порезано что-то, водка запотевшая для мужа и для меня, вино для тех, кто приглашен и пришел уже. А они пришли, они ведь уже давно все свои, подруги ведь. И мы уже выпили по первой, закусываем. Из прошлого века не только обстановка, мы сами оттуда, из застолий тех, с теми привычками и правилами. Я начинаю придумывать тост за хозяйку, скоро уже моя очередь говорить и знаю что не избежать. Не то чтобы не люблю говорить или нечего сказать, но знаю это свое привычное сопротивление, знаю что не люблю говорить с поднятой и полной рюмкой, когда нужно и это не забыть и вот это подчеркнуть, потому что важно все, слова должны быть правильными, по законам, тоже пришедшим из недавнего совсем прошлого. И законы эти пожестче будут многих других. Это потом уже, когда закусывать будем снова, можно будет говорить о том и с тем, о чем и с кем хочется. Хотя тоже не совсем, не зря ведь хозяйка готовилась, справа и слева от меня подруги ее, с ними и говорить надо, тут тоже правила, мне ведь и наливать положено и улыбаться и шутить. Я не против, понятное дело, я ведь тоже на этих правилах вырос, да и народ ведь хороший, свои ведь все, особенно после второй. А вот когда твоя очередь и все есть перестают и тоже рюмки держат наполненные, тут надо собраться и даже среди своих стать важным, чтобы прочувствовали, чтобы донести, не забыть ничего и не повторить предыдущего оратора. Мужу хорошо, он последний будет, а там проще уже, там можно и отшутиться и вообще забыть о чем собрались и за кого пьем.
Потом горячее. И мне, как мужчине, обязательно раньше, чем подругам, тоже правило. И водка снова. И пьем. Не пьянею, но уже легче, проще все.
Детей все нет, позже они придут, заняты, ясно ведь. И горячее съедено, и жарко уже. Я, как всегда, уже пару раз сходил на кухню, покурил, и не один, хозяйка со мной и подруги по одной сбегали из-за стола. Муж ее привычно заглянул, обозвал по-разному, не курит он, да и на жену не ворчит за это, так, по накатанной, сказал привычные слова про вред курения, получил привычное в ответ и снова за стол. А мы и покурили, заново перезнакомились, я ведь их, подруг, впервые вижу сегодня, и снова за стол. И уже проще все, уже без тостов даже иногда и каждой я наливаю столько, сколько пальчиком покажет.
И снова правило. Пора. Музыку пора. Сколько можно есть, правда? И убираем со стола вместе, нам, правда, мужчинам, поблажка, только стол подвинуть, остальное без нас. И музыка. Я уже давно привык что не попадаю я в русло любви к тому, что слушать и от чего начинать подергиваться. Свои у меня вкусы, свои любимые голоса и ритмы. А здесь все как надо, из прошлого и то, что надо. С первых аккордов. Еще не поздно и можно потревожить соседей, они тоже люди и поймут. Все, стол уже сдвинут, звучит уже и вот они, подруги.
Я только сейчас начинаю смотреть на них. Не мастер я танцевать. Всегда любил профессионалов, во всем. И делать только то, что умею. Танцевать не умел никогда, ну никак! Вроде и двигаться умею, немало в спортзале и в разных видах спорта был замечен, а вот чтобы под музыку и по требованию это как тосты говорить. Есть такое правило, закон почти надо. Как всегда сначала я делаю вид что мне тоже это все по душе, но я вот тут постою, даже посижу, но ведь ногой в такт я качаю, я ведь с вами, так? Не прошло. Как и всегда не проходило. Подругам надо разгуляться. Да и хозяйке тоже, они ведь давно вместе, они в одном ритме прожили из прошлого века в этот.
Вытаскивают меня. За руку и в круг. Надо! Ну ладно. К ноге, отбивающей такт, добавляю руки и улыбку пошире. Надо... Ритм не мой, я к другой музыке привык, но кому это сейчас интересно? И вот, подергиваюсь, улыбаюсь, принимаю участие. Да и водка помогает, она ведь завсегда поможет, так ведь?
Я не очень люблю задавать вопросы. Не надо этого чаще всего. Тем более за столом. Они, сидящие рядом и напротив, сами все рассказывают. Просто все, что говорится, об одном ведь всегда, о том, что привычно и неважно, что уже много лет об этом. Наливая, подкладывая в тарелку, подставляя свою, узнаешь все. И даже больше. Там, дома, у подруг, тоже дети. И тоже не совсем дома, тоже уже у каждой свои выросли и тоже где-то сейчас по делам, по взрослым уже детским делам. Но вот у хозяйки здесь, за столом и в кругу уже танцевальном, муж. А там, у подруг нет. Я ведь тоже корнями из прошлого века, мне объяснять не надо, я с полуслова. Нету мужей. Были или не было даже неважно, сейчас нету и все тут. И привычно это. Что об этом говорить. И за сорок уже всем. Я снимаю свитер, жарко. Я ведь к своим, к родственникам в гости сегодня, не в смокинге ведь идти, правда? Да и нет у меня смокинга. И все остальные одеты вроде и как на праздник, но просто. Свои ведь все, давно уже вместе. Или тоже нет вечерних платьев? Дети есть, это да, большие уже, у всех, а вот есть ли вечерние туалеты... Неважно, только тоже уже летят кофточки верхние и парадные на спинки стульев. Жарко подругам.
И. вдруг, ловлю я в себе странное ощущение. Как будто я один здесь. Музыка чужая? Да ладно, привычная она, из прошлого, пусть я и мимо нее прошел, другие ритмы любил и сейчас продолжаю, но и эта мне знакома. Лица чужие? Так уже не первый час мы вместе, перезнакомились уже давно. Хозяев я люблю, родные они, свои. Подруги? Где-то здесь надо присмотреться. А неуютное это в себе какое-то чувство поймал, мешает оно мне...
Глаза. Вот в чем дело. Я чуть помоложе их, и хозяев и гостей. Ненамного, возраст вообще штука странная. Это в детстве разница в год может быть пропастью непонимания, даже ровесники почти, но из разных классов, уже сторонятся часто друг друга, как будто переход из класса в класс меняет что-то. Или и правда меняет? А становишься старше и перестает разница в годах замечаться, неважно это становится. Я чуть младше, но не только годами. Еще чем-то. Может быть спортивней? Может быть чуть более загорелый? Не знаю, я еще минуту назад был свой, я им наливал, они мне в тарелку подкладывали. И, вдруг, сменилось что-то. Глаза.
Это мы когда за столом рядом сидели, мы рядом были, мы были на равных. Хозяйка, муж ее, подруги, я. Мы, когда курить ходили на кухню, равны были. Мы пили разные напитки, я водку, положено ведь, они - вино. Это не граница, это все правильно и так и должно быть. Это они за столом привычно и на равных о детях, которых уже нет дома, о работе и том, как вот этот салат готовить. А здесь, в круге и под музыку, правила сломались. Это ведь их музыка, из их прошлого, и она сейчас, она в них сейчас. Она, как фонарь над улицей, высветила то, что было и то, что есть. И краешком своего света зацепила то, что хотелось, что уже забылось почти, но вот ведь, надо же, не совсем. Напомнила.
Любви ведь хотелось... Мечталось о ней, кофточки шились, глаза красились маминой тушью, снилось такое, что и подругам не расскажешь. Потом было что-то, много чего было, разного. О чем-то знают они, подруги, о многом нет, и не надо. У них у самих такого, о чем не стоит, хватает. Хорошее было, яркое было, ведь летать каждой случалось, не боялись что упадут, и не падали. И плохое было. Такое, что вытравить бы из памяти, да никак, не уходит оно. И привыкали к тому, что и не забудешь и жить с этим надо. И жили. Дети уже выросли, дома есть какие-то, квартиры, все, вроде бы есть. Но вот зазвучала их музыка и осветилось прошлое. В первый раз, что ли? Нет, конечно. К этому тоже привыкли, к воспоминаниям, к несбывшемуся, к книгам по вечерам и телевизору, что-б ему... К застольям, к чередам дней рождения своим и подруг, привычно ведь все и все почти как у людей.
Когда среди своих всегда, когда тебя знают, когда ты всех и о каждой все, как-то проще. И музыка из прошлого остается единственно любимой и книжки хорошо перечитывать старые, да и новые ведь пишут такие специально, чтобы не вытаскивали из привычного русла. И вино все то же и тосты, если по правилам, если когда положено, и слова привычно ожидаемые, так ведь не замечаешь как летит время. Да, выросли дети, да, уже не надо с собой в гости к тете, не надо отвлекаться, повторять привычно, что хорошо когда ребенка видно, но не слышно, да. И стол сдвинуть и вспомнить как на танцах когда-то у стенки с замиранием ждали тех, от кого счастья ждали. И, вдруг, вот так, в кругу, меняются глаза...
Не во мне дело. Меня там, среди них, уже почти не было. Не по мне загрустили они. По себе. Да и не загрустили даже. Это я, так уж получилось, увидел, рассмотрел, не зря повязку на глаза надевал, не зря учился чувствовать. Или зря? Может быть и не нужно уметь видеть такие вещи? Как на твоих глазах меняются те, кому музыка помогла вспомнить себя в прошлом? Как накладываются на тех, кому за сорок, воспоминания, ожидания и реальность. Может быть не стоит натыкаться на глаза танцующих вокруг женщин, которые недолюбили? Видеть лица тех, кому сейчас некуда почти идти. Да, там, дома, еще дети, они еще возвращаются домой, уставшие и голодные, они еще приходят по вечерам домой. Но позже, реже, не всегда.. И есть книжки, телевизор, но есть и холодная постель и никто не ждет, не спросит где ты была и почему так поздно. Я не знаю. Я много не знаю. Не знаю даже зачем я научился видеть это.
Тогда, в том кругу танцующих, сразу изменилось что-то. Наверное, они увидели мои глаза. Я ведь не умел, да и сейчас еще не уверен что умею прятать узнавание, понимание, сочувствие. Было время, я сам видел свои глаза в зеркале, и было в них то, что научился замечать в других. Не так уж мы и отличаемся, мужчины и женщины, не так уж и велика разница между нашими пониманиями счастья. Все мы умеем замечать холод ночной постели. Все мы ныряем иногда в то, что нам высвечивает в прошлом тот, кто включает нам свет. Я научился зачем-то. Включать и выключать. Я помню как учился видеть ночью, как учился слушать не слова, а голос, как учился замечать мелочи... И знаю сейчас, что все мы и всегда недолюбили. И дай мне кто-то, кто помогает нам всем, некогда не сказать самому себе:
Все, я налюбился...