КАК ОБЫЧНО

Как обычно, я сидел и разглядывал паутину в углу. Это занятие за долгое время стало обычным и даже приятным. Постепенно тонкие серые нити начали приобретать вес и смысл, закрывая мир непрозрачной завесой. И наконец, когда он посерел и пыль веков тихо легла мне на плечи, сзади раздался знакомый голос.
- Здорово, малыш!
Я обернулся и окинул взглядом серый балахон, нечесаную белую бороду, сухие, крепкие руки, сжимающие посох, и такие живые, светлые глаза в тени косматых бровей и крючковатого носа.
- А, Гэндальф... Входи, входи, вечная серость.
- Язык твой - враг мой, - констатировал он, окончательно выбираясь из стены и теряя обычную полупрозрачность. - Чаю не найдется?
- С кексами? - как можно язвительнее ответил я и с сожалением покинул стул. - Чего нахлебников дома оставил?
- Дались тебе эти гномы, злыдень, сам-то, в бытность твою...
- Ладно, ладно... Пошли чай пить, - прервал я его и двинулся на кухню. Он пошел за мной, ворча под нос: "Распустился... Щенок... Гномы ему мешают... Что за инкарнация такая нервная?"
- Сам такой, - ответил я оборачиваясь. Не тебе мои инкарнации считать, понял? Щенок, а? А пришел тогда зачем? Распустился, да? Сам меня сюда запер, Грейсвандира на тебя нету, издеваешься, правильно тебя в народе сереньким козликом кличут, не так еще надо, чтоб тебе Танелорна не видать, белого кролика в твою шляпу и голубей в карманы, чтоб твоим истинным именем улицу назвали, чтоб ты...
- Спокойнее! Что ты орешь! Что ты взъелся?!
- Ору? Я ору? Элриком на травке всю жизнь, ди Гризом по тюрьмам, как уголовник, Хокмуном булыжник на голове таскал, Обероном - по твоей же Дворкинской дури - чуть лапти не откинул, хорошо, инкарнаций много, Корумом всю жизнь калекой, думаешь, приятно? А Исаев, Исаев, это что, шутки твои дурацкие? Про слепую сам небось сочинил, юморист доморощенный? Тебе легко - ты сказал "свет" - и стал свет, а тут все своим горбом, своей кровью, еще и помни все, как Эрикезе прямо какой-то! Был бы я на месте того Барлога...
- Ладно, ладно, оставим грустные темы! Чай будет?
- Будет, будет, свинец ты б пил, будь моя воля.
- Свинец - это не эстетично. Аромат не тот, да и вкус, мягко говоря... - начал было Гэндальф, размещаясь на трехногом табурете между столом и холодильником.
- Тебе с лимоном или как обычно? - повернулся я к нему.
- Как обычно, с лимоном, - зевнул он и прикрыл глаза. Плечи его опустились, руки неподвижно легли на колени, посох, такой одинокий, прислоненный к стене под календарем... Капюшон упал на плечи, открывая седые, сбившиеся волосы, изрезанный морщинами лоб... Я выронил догоревшую спичку и сунул руку под холодную воду.
- Что, невеселая картина? - усмехнулся он, вновь открывая глаза. - А ты жалуешься. Грубый ты, Промя, грубый и нервный. И меня ни черта не слушаешь, а надо. Надо... - он опустил голову на грудь, затих... Я подождал, пока закипел чайник, залил заварку, накрыл полотенцем и пошел одеваться.
Он вошел минут через десять - пятнадцать, прихлебывая чай из ободранной эмалированной кружки. На пороге он взмахнул рукой и достал из воздуха свежий кекс.
- Люблю мучное - пробормотал он с полным ртом. - Особенно кексы с чаем.
- Подержи-ка, - обернулся я к нему. Он двумя руками ухватился за дугу лука, и кружка одиноко повисла в воздухе. Я натянул тетиву и тронул ее пальцем. В воздухе медленно поплыла грустная нота.
- А ты становишься романтиком, - вдруг заявил он, прихлебывая чай.
- Сам такой, - огрызнулся я и меч привычной тяжестью лег на бедро. - Куда идем-то?
- Ты там еще не был. Как обычно, - ответил он и допил чай одним глотком. - Тебе понравиться. Прощаться будешь?
- Она все равно не поверит. Опять, - усмехнулся я. - Ты же сам говорил - она везде. Так проще.
- Хорошо... - он стал ниже ростом, седые космы уступили место тонзуре, животик оттянул коричневую рясу.
- Пойдем, - он взял меня за руку, и вересковое поле раскинулось перед нами. Запах меда наполнил воздух, откуда-то донеслось тихое ржание.
- Уэльс, - выдохнул я. - Мерлин, почему я?
- Персиваль, мальчик, ну не мог же я отдать Грааль в плохие руки! Идем, - он улыбнулся и у меня почему-то защемило сердце.
Солнце клонилось к закату, и под багровым небом лежали синие тени. Впереди лежал долгий путь, мне - до Кавказа, ему - до креста, а здесь было так хорошо...
Мы шагнули в мягкий вереск."
(Андрей Андронов)