Это было.....

Я хочу рассказать о своём друге. Его звали Роман. "Звали" потому, что сейчас его нет. Такие, как он умирают молодыми.
Его настоящее имя не Роман, но это не имеет значения. Я всегда буду называть его Роман, даже здесь, в этом рассказе.
Мы учились с ним в одной институте, в одной группе и жили в одной комнате в общежитии. Роман был довольно умён, даже выделялся на фоне остальных студентов. Он был в меру весел, в меру задумчив. Общаться с ним было легко и интересно. С ним можно было говорить на любые темы без какой бы то ни было назойливости и занудности с его стороны. У него был только один недостаток, который его и сгубил.
Если говорить о внешности Романа, то я скажу, что он был красивым. Не могу точно сказать за девушек, но мне казалось, что он должен был им нравиться. Роман, как мне казалось, думал так же. Он был высоким брюнетом с правильным лицом. Телосложение у него было самое обычное: не Апполон и не дистрофик.
Но к моему удивлению Роман вовсе не слыл ловеласом и не стремился им быть. Никто никогда не видел Романа с девушкой. Никто не видел, как он мило с ними беседует или хотя бы улыбается одной из них.
По каким-то одному ему известным причинам он откровенно грубо, по-хамски относился ко всем девушкам. Это и был тот самый его недостаток.
Возможно, в общении с девушками иногда полезно немного хамства, если уж ты не можешь полагаться на "легальный" способ привлечения к себе внимания. Но в том то и дело, что Роман вполне мог обойтись без него. Да и поведение его нельзя было назвать обычным хамством или наглостью, это была грязная грубость, я бы даже сказал полноценные оскорбления.
В порядке вещей для него было подойти к компании незнакомых ему девушек и, повиснув на плечах двоих из них, сказать:
- Ну, что, суки? Отсосать хотите?
Я не знаю, что в этот момент испытывали девушки, наверное, шок, но мне точно было стыдно за Романа. Девушки даже и не знали, как на это реагировать: вроде бы такой красавчик, а говорит такие слова. Они растерянно хлопали ресницами и переглядывались.
В жаркий день поздней весны или ранней осени он мог запросто окрикнуть идущую впереди него девушку словами:
- Э, шалава, почему трусы не надела? Обтянула жопу, аж видно!
Роман поражал меня своим поведением. Мне хотелось сделать вид, что я его не знаю, что я не с ним.
- Какого хрена ты делаешь, Роман? спрашивал я его.
- А чё?! отвечал он и дальнейшие мои вопросы и реплики просто игнорировал.
Я тоже не урод и без лишней скромности скажу, что мы с Романом могли бы быть первымисексрями в радиусе двадцати километров вокруг общаги. Но он всё портил.
Иногда мне даже было страшно за него, когда он откровенно нарывался на неприятности.
Однажды мы зашли с ним в библиотеку. Роман со сморщенным лбом читал Ницше и периодически бормотал:
- Ницше руль. Девок, говорит, надо плётками членрить, - и снова погружался в чтение.
Вычитав то, что ему было нужно, он стал от скуки оглядывать других студентов. Очень скоро его взгляд остановился.
- О! произнёс он и направился к какой-то девушке.
- Роман! Стой! позвал я его, догоняя.
Роман подошёл к девушке и выдал:
- У тебя такая короткая юбочка! Хочешь, чтобы я тебя тут трахнул или пойдём в ваш блинский сортир?
Пока девушка моргала глазами, Роман добавил:
- Что ты смотришь, овца?! Я секс тебя по первому классу. Будешь стонать, как последняя шалава.
Я дёрнул Романа за руку.
- Ты чё гонишь, урод? зашипел я на него.
Повернувшись к девушке я, как мог, извинился за Романа, бормоча что-то о плохом дне. Но было видно, что одних моих извинений ей недостаточно. На следующий день его избили.
Друзья девушек избивали Романа несколько раз, а мелкие разборки с их парнями происходили регулярно.
- Роман! почти кричал я на него на улице, - Я тебя вообще не понимаю! Что ты делаешь?! Зачем тебе это надо, придурок?!
Роман делал наигранно идиотское лицо, вытягивал губы трубочкой и якобы задумчиво смотрел в землю.
- А чё у неё всё видно? Ничлен! У меня аж стоит! Может я её и правда хочу трахнуть? отвечал он, таким тоном, будто всякие там драки и разборки он вообще не брал в расчёт.
- Ты полный идиот. Тебе так ваще ни одна баба не даст!.. Ты когда вообще последний раз трахался?
- Позавчера шлюхусексл.
Он всегда говорил что-то подобное. Он, конечно, часто пропадал из поля моего зрения, но я почему-то не верил его словам. Уж очень неправдоподобны были рассказы о его похождениях.
- Да не писи! говоил я ему, - Я сколько тебя знаю, ты, сука, вообще никого несексл. Может ты дрочишь в тихоря, а?!
- Да пошёл ты! рявкал на меня Роман с угрозой в глазах и прекращал разговор.
Не смотря на это, Роман был хорошим другом: никогда не врал по мелочам, если дело не касалось девушек; не предавал, сдерживал обещания, на него всегда можно было положиться.
У нас обоих не было ни братьев, ни сестёр. И от этого наша дружба была только крепче. Мы чувствовали себя братьями.
Мне казалось, что Роман должен был быть счастлив, что ему ничего не стоило выбрать себе хорошую девушку и очаровать её. Но эта его шизинка всё портила. И сколько я его не расспрашивал, сколько не объяснял ему, что он не прав, он ничего не хотел слушать, ничего не объяснял, строил из себя придурка или партизанил.
- Надо было тебя не Роман назвать, а Дуран, - говорил я ему.
- Заткнись, - отвечал он, а его настроение всегда после этого портилось.
Слово "Дуран" я употреблял неслучайно. У Романа был пунктик насчёт песни Duran Duran "Come Undone". Эта была ещё одна странность Романа.
Представьте себе двадцатилетнего кабана, который слушает эту песню и плачет. Слушает снова и снова и плачет. Я понимаю, песня хорошая и красивая, но не до такой же степени, чтобы слушать её по двадцать раз подряд и всё это время плакать. А именно этим Роман и занимался. Но, конечно, не всегда, а только когда был пьяным.
Первый раз я "застукал" Романа за этим занятием ещё на первом курсе, в самом начале учёбы. Всей группой мы отмечали её день, то есть "день группы". Конечно же, мы напились. Собственно в этом "отмечание" и выражалось.
Прейдя в общагу, мы добавили ещё, сколько не помню, потому что отрубился. Отрубился я ненадолго, меня разбудила громкая музыка. Щуря глаза и пытаясь оторвать голову от того, на чём она лежала, я слышал песню Duran Duran "Come Undone". Очнувшись в очередной раз, я понял, что песня всё повторяется и повторяется. Преодолевая покачивания комнаты, я сел на кровати и увидел такую картину. Роман сидел на голом полу, выставив ноги вперёд, его голова лежала на его кровати. Сам Роман трясущимися губами беззвучно повторял слова песни, а из его глаз по вискам текли слёзы. Он выглядел так, будто его изнутри разрывает нестерпимая боль.
Отерев своё лицо ладонью, я выдавил:
- Роман! Ты... чего?
Роман не отреагировал на мой вопрос.
- Ну, и хрен с тобой, - сказал я через три минуты и, свесив голову на грудь, снова повалился на кровать.
Я бы, наверное, забыл этот случай на следующее утро. Да я и забыл. Но подобная история повторялась всякий раз, как Роман выпивал. Он слушал одну и ту же песню и плакал, и плакал.
Поначалу он стеснялся меня, утирая слёзы или пряча лицо, но потом и стесняться перестал.
Я пытался говорить с ним об этом, но он либо вообще не отвечал на мои вопросы, либо нёс какую-нибудь чушь.
- Ну, пьяный был, - говорил он, - Ну, песня хорошая...
- Ну, не настолько же хорошая Дюран ты, Дюран! Да и не такой уж пьяный ты был. А?
- Короче, отстань, - отвечал Роман.
Из-за этой песни я начал называть его "Дюран Дюран".
Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Правильно. Но это не про Романа. Сколько раз я пытался развязать ему язык, выпытать у него, чего он так убивается под эту песню! Язык у него действительно развязывался, но как только разговор доходил до нужной темы, он тут же мрачнел и уходил в себя.
- Роман, - говорил я ему доверительным тоном, тряся за плечо, - Колись.
Рома сидел насупившись.
- Ты о чём? отвечал он, - Чё ты ко мне пристал?
Он даже как-будто трезвел в этот момент. Ни на какие уговоры и расспросы не поддавался. Но я видел, что ему есть, что мне сказать.
- Ну, и пошёл ты! Надо будет, сам расскажешь, - ворчал я.
Меня даже обижало молчание Роман. Мы с ним были достаточно хорошими друзьями, по крайней мере, я ничего не утаивал от него. А если что-то хотел утаить, то и не интриговал его так, как это делал он.
Я прекратил свои расспросы, надеясь на то, что Роман когда-нибудь сам расскажет, но он упорно молчал. Я притворялся обиженным, а он просто игнорировал это.
Наверное, он продолжал бы молчать и дальше, если бы не один случай.
Однажды мы возвращались из ночного клуба... Кстати, в клубах Роман вёл себя как последний эгоист. Он не только отталкивал девушек от себя, но и от меня тоже.
Девушки издалека строили ему глазки, а он не реагировал. Они подходили к нему, смущенно улыбаясь, а он рычал им в лицо:
- Пошла на член, шалава!
Удивлённые и оскорблённые девушки уходили от него, не решаясь даже сказать что-то в ответ.
- Роман, сука! орал я ему на ухо, перебивая грохот музыки, - Я с тобой в клуб больше никогда не пойду!
- А чё? орал он в ответ.
- Потому что ты, сука, не только от себя всех девок отпугиваешь, но, сука, и мне мешаешь. Понятно?
- Понятно! орал Роман мне на ухо.
- Тогда закройсексло, красавчик!
Как показывало время, ничего понятно ему не было.
В тот раз он распугал всех, кто к нему подходил и даже сам начал приставать к девушкам со своими репликами. Остатками своего пьяного разума я понял, что пора уходить, тем более, что охранник уже давно поглядывал в сторону нас в общем, и в сторону Романа в частности.
Так вот, той весенней ночью мы возвращались из клуба и встретили пару проституток. Я увидел их первым и, притягивая Романа за воротник куртки, сказал ему:
- Роман, пойдём на другую сторону.
- Не-е, ничлен, - начал бузить Роман, заметив проституток.
- Твою мать!
Тащить его пьяного и брыкающегося через ночную, но довольно оживлённую и покрытую льдом дорогу было опасно нас просто могла сбить машина. Поэтому я отпустил Романа и пошёл за ним.
- Молодые люди, вам не скучно? - замурлыкала одна из проституток.
- Нам-то? начал Роман, - Ну, нам очлентельно скучно. Скучно так, что просто писец! он старался говорить с наигранно правильной интонацией. Эта наигранность накладывалась на пьяный голос, и получалось даже смешно. Я слышал, как Роман то взвизгивает, то басит чего-то, и начал ржать над ним.
- С-сука, Роман! Пошли! - говорил я ему сквозь смех.
- Нам скучно, блинь, как никогда! продолжал Роман, - Но вас, - он сделал выразительную паузу и потыкал в проституток указательным пальцем, - Вас, блиней дешёвых, я никогдасексть не буду.
"От те раз!" - подумал я, - "А говорил, что всех блиней города уже переёб".
- А ты будешь? повернулся ко мне Роман. Увидев глубокое раздумье на моём лице, он что-то крякнул, повернулся к проституткам и ответил за меня, - И он не будет. Понятно вам, шалавы?.. Грязные писы.
Роман вытянул палец и полез на проституток, тыкая пальцем им в лица.
- Грязные писы, - повторил он и пьяненько захихикал.
- Да пошли вы! Козлы, - рявкнула проститутка и ударила по его руке.
Роман удивился. Секунд двадцать он с серьёзным лицом смотрел, как я беззвучно ржу над ним, широко открыв рот, а потом повернулся к шлюхам и повторил свой жест.
- Грязные писы, - пробузил он, тыкая пальцем в лицо проститутке.
Проститутка ударила его ладонью в лицо, и он повалился на землю. Я стал поднимать его, но от смеха мои руки слабели, и Роман вываливался из них. Сам я еле-еле держался на ногах.
- Я щас обоссусь, - выдавил я сквозь смех.
- Я те-е обоссусь, - борогозил Роман где-то внизу.
В общем, нас тогда развезло. Но и этого нам показалось мало. По дороге в общагу мы купили ещё бутылку водки. В общагу мы пришли около четырёх часов утра, и нас туда, естественно, не пустили. До шести утра вход в общагу был запрещён, тем более в таком виде.
Расположившись на ближайшей лавочке, мы начали распивать купленную водку из горла. Ничего другого нам не оставалось делать. К тому же на улице было довольно холодно. Мороз приятно пощипывал щёки, но пальцы немели. Да и наше весёлое настроение благоприятствовало продолжению пьянки.
Привкус водки был каким-то синтетическим, но нам было всё равно. Роман явно хотел нажраться, поэтому пил больше меня. Возможно, именно поэтому у меня ещё только начали подрагивать пальцы, а Роман уже блевал, сотрясая ночную тишину соответствующими звуками.
- Ты чё, Роман? спросил я его с небольшой усмешкой. Я хотел было подразнить его, сказать, что он и пить-то не умеет, как у меня самого похолодели руки, а в голове помутнело. Я тоже почувствовал приступы рвоты и начал блевать, упав на четвереньки.
Роман рвало без перерыва, даже когда уже было нечем.
Я отплёвывался, тяжело дышал и тоже продолжал блевать. В свете ночного фонаря я ничего не видел перед собой, кроме грязного льда и собственной блевотины.
- Роман, мне членво, - простонал я.
Роман молчал. Он лежал лицом на голом льду и молчал.
- Роман! позвал я его.
Через минуту мне немного полегчало, и я попытался перевернуть Романа. Но на меня напала непреодолимая слабость, сил не было, руки безвольно обвисали вдоль тела.
Роман же не подавал никаких признаков жизни. Я испугался, к сердцу прилил адреналин.
- Роман! покрикивал я, поглядывая на его тело.
Страх и адреналин заставил меня подняться на ноги. Превозмогая слабость в ногах, дрожь в руках и тошноту я направился к дверям общаги сквозь какие-то голые прутья кустов, которые так и норовили выколоть мне глаза или проткнуть насквозь тело. Кое-как, по скользкому льду я добрался до дверей общаги и начал долбить в них кулаком.
- Откройте, с-суки! пытался я кричать, но получалось только какое-то шипение.
Мой стук в дверь был таким слабым, что я понял, что не достучусь. Подняв какой-то камень с земли, я размахнулся и бросил его в светящееся окно вахтёрши. Послышался звон стекла. За ним последовал торопливый лязг ключей, и на улицу выглянул охранник. Увидев меня, он схватил меня за шиворот и начал трясти и поднимать. Он что-то орал мне, но я ничего не мог разобрать. Я понял только то, что он меня узнал.
Тогда мне было наплевать на то, что он говорит. От его тряски меня рвало, но беззвучно, потому что желудок был уже пуст. Меня рвало, а мне нужно было сказать о Романе, которого я оставил.
- Там, - бормотал я, вытягивая руку в сторону Романа, - Там... лежит.
- Кто лежит? орал охранник.
- Ещё один... Ему членво... Отравились, - мои ноги подкосились, и я упал на колени перед охранником.
- Пить надо меньше! Засранцы...
Охранник перешагнул через меня и, вглядываясь в темноту, пошёл в сторону Романа.
Так плохо мне ещё никогда не было. Если бы все органы моего тела могли блевать, то они сделали бы это. Я лёг на голый лёд и тяжело задышал.
На крики охранника из дверей высунулась бабка-вахтёрша.
- Воды, - захрипел я ей.
- Какой воды? ответила вахтёрша, щурясь в темноту.
- Обычной, сексной воды!
В моём голосе звучала боль и угроза. Старуха скрылась в дверях и через минуту принесла полутора литровую бутылку воды. Я тут же выпил пол-литра и сблевал на крыльцо общаги.
- Вызовите "скорую"! прохрипел я вахтёрше и продолжил очищать желудок.
В это время появился охранник, еле-еле волоча около себя бледного Романа.
- Вызывайте скорую! Этот вообще плох, - сказал охранник вахтёрше.
Вахтёрша убедилась в необходимости "скорой" и исчезла за дверями.
Роману было ещё хуже, чем мне. Он был без сознания. Охранник затащил его в холл общаги и положил на скамейку. Пока ждали "скорую", вахтёрша тыкала ему в нос ватку с нашатырным спиртом и прихлопывала по щекам. Роман был бледен и дышал еле-еле.
Через некоторое время вахтёрша всё же привела его в сознание.
- Пей, - сказал я ему, протягивая бутылку.
Роман непонимающе озирался вокруг. Сделав пару глотков, он тут же наблевал на меня. Тяжело дыша ртом, он с трудом перевалился на бок и замотал головой, ожидая приступ рвоты.
- Я щас сдохну, - шептал он и облизывал губы.
- Подожди, Роман, ща "скорая" будет, - сказал я.

Следующие десять минут мы ждали "скорую".
Всё это время Роман лежал с открытым ртом и смотрел в пол стеклянными глазами. Я сидел на скамейке, рядом с ним. У меня звенело в ушах, и дрожали пальцы. Вокруг было тихо. Тихо так, что можно было услышат гудение электрической лампочки.
- Она умерла, - произнёс Роман в тишине.
Я не понял, о чём он говорит, и даже подумал, что его голос мне просто показался. Но я всё же переспросил:
- Что?
- Она умерла, - повторил Роман и закрыл глаза.
Я подумал, что он бредит, и только положил руку на его плечо.
- Она умерла... под эту самую песню, - шептал он еле слышно, -... В свой день рождения... Ей было... только шестнадцать лет, - тон его голоса повысился. Роман прикусил нижнюю губу и заплакал. Я почувствовал это по его дрожащему плечу, а потом увидел и слёзы.
- ... Уже четыре... года... прошло... А я... её люблю..., - говорил он, и с каждым словом из его глаз выкатывались крупные капли.
Я, конечно же, всё понял.
- Под эту песню, - шептал Роман.
Я хотел успокоить его, но ничего не мог сказать, мне было трудно и больно говорить.
- Роман, - только шепнул я, - Всё будет хорошо. Будет хорошо. Роман...
Ромка плакал.
- Её убили... убили. Эта сука её убила! А я её любил... Люблю... Люблю...
Голос Романа был сдавленный от внезапно накатившихся к носу и глазам слёз. Он тяжело дышал ртом и трясся всем телом.
- Роман, - произнёс я и положил свою ладонь на его щёку, - Ромка...
Больше я ничего не мог сказать. Я не знал, что говорить и не мог говорить. Мне было плохо, мне было жаль Романа, мне было жаль своего лучшего друга. Мне было просто жалко его самого и девушку, которую я никогда не знал, мне было обидно и больно. Я ничем не мог помочь и от своей слабости и слов Романа почувствовал щекотание в носу.
Я понял, что у него была любимая девушка, которую он всё ещё любит, но никому об этом не говорит, даже мне. И только теперь он смог мне это рассказать. Только теперь, когда сам оказался на грани.
- Роман, ты хороший, - сквозь зубы и слёзы шепнул я, не находя других слов.
Я гладил его по голове, а сам сжимал глаза и зубы, чтобы удержать слёзы. Но швырканье носа меня выдавало. Даже не знаю, что на меня так подействовало: алкоголь в крови, отрава в ней же и тошнота во всём теле или то, что за последние несколько минут всё в моём сознании и представлениях о Романе перевернулось.
- Я не Роман... я Раненый... в жизнь...

Спустя пару минут приехала "скорая". Нас забрали.
Я пролежал в больнице три дня, а Роман десять дней. После этого случая мы перестали ходить в ночные клубы и пить, что попало. А Роман заметно меньше стал грубить девушкам и оскорблять их. Но иногда он всё же включал песню и не сдерживал слёз, слушая её по несколько раз подряд. В это время я на всякий случай выходил из комнаты.
На летние каникулы мы разъехались по домам в разные города. Что происходило с Романом дома, я не знаю. А он не знает, что происходило со мной. Осенью мы, конечно же, встретились снова и что-то рассказали друг другу. Но всякий раз, слушая Романа, я держал в памяти тот поход в клуб и думал о том, что я ничего о не знаю о Романе, о его прошлой жизни, о его душе и мыслях. А он чего-то не знает обо мне. Наверное, так и должно быть. Вокруг меня каждый день находятся сотни людей. Я не знаю, что ими движет, о чём они думают. Да я и не хочу этого знать. Они мне чужие. Но Романа нет.
Осенью мы снова начали ходить в клубы. Роман заметно изменился. По крайней мере, при мне он больше не позволял себе оскорблять девушек. Я старался не провоцировать его своими девушками и часто оставлял одного, поглядывая за ним издалека. Я знакомился с девушками, танцевал с ними, договаривался о свиданиях или сразу трахал их в сортире клуба. Роман же в это время тихо пил водку у барной стойки.
Наблюдая за ним, я думал, что не смог бы так жить, так любить кого-то. Наверное, и Роман так думал. Я видел, что ему было нелегко. Он отказывался от девушек, от новых встреч, от секса. Иногда я подсылал к нему какую-нибудь девушку, но он отсылал её в известном направлении. Если раньше он делал вид, что где-то с кем-то встречается, ходит с девушками в клубы, в кино и так далее, то теперь он даже не скрывал своего одиночества.
- Роман, так нельзя, - говорил я ему, - Нельзя жить так.
- Нельзя, - обречённо соглашался Роман.
Наверное, где-то на небесах кто-то тоже решил, что так жить нельзя, и очередной наш поход в клуб стал для Романа последним.
По началу всё шло, как обычно. Я оставил Романа, пообещав ему, что сегодня у него будет девушка. Очаровывая одну из них, я вдруг услышал первые аккорды песни, которую знал уже наизусть. Чёрт дёрнул ди-джея поставить несколько медленных песен. А может и не чёрт, а тот, кто на небесах... Тот, кто решил...
С первыми же звуками песни я оставил девушку и кинулся искать Романа. Ещё издалека я увидел его у барной стойки. Он был уже выпивший и что-то орал в сторону ди-джейской. Поняв, что ди-джей его не слышит, Роман кинул в его сторону стопку. Вероятно, стоящие рядом с ним посетители клуба что-то сказали ему, потому что он повернулся к стоящей рядом компании и начал орать на одну из девушек, толкая её в плечо. В компании было и несколько парней. Они сразу же кинулись защищать свою девушку. Роман начал драку.
Когда я подбежал к суетящейся кучке, в его руке уже была какая-то бутылка, которой он размахивал у голов парней. Одному из них он попал в бровь. На пол закапала кровь. Двое других начали избивать Романа. Их девушки закричали.
Я подбежал к дерущимся парням и начал их разнимать. Роман что-то орал и со звериной злостью размахивал кулаками. Поняв, что я помогаю Роману, один из парней ударил меня в нос. Я не ожидал удара. Откинувшись назад, я упал на пол. Мои глаза наполнились слезами. Сквозь полумрак клуба, и разноцветные, водянистые разводы в глазах я увидел блеск лезвия и лицо Романа, искажённое слепой яростью.
К тому моменту, как подбежали два охранника, Роман выпал из кучки и упал на четвереньки. Несколько секунд он стоял на коленях, свесив голову. Потом он перевернулся и упал на спину. Я увидел нож в его груди. Он был в центре большого, тёмного пятна на его белой рубашке, которая светилась в лучах ультрафиолета.
- Ромка! заорал я, подползая к нему, - Ромка!
На мгновение мне показалось, что ничего страшного не произошло, но Роман не поднимался. Он лежал на полу и тяжело и часто дышал. С каждым его вздохом я всё яснее осознавал, что эта ночь уже изменила всё в нашей жизни.
Я растерялся, не зная, что мне делать. Достав сотовый телефон, я трясущимися пальцами начал набирать номер, чтобы вызвать "скорую". Но пальцы попадали не на те кнопки, телефон выскальзывал из влажных рук.
- Что ты смотришь! заорал я на какую-то девушку, которая смотрела на Романа широко открытыми глазами, прикрыв рот пальцами, - Вызовите "скорую", суки! "Скорую"!!! Ромка!
Роман закрыл глаза и постоянно что-то сглатывал. На его лице не было видно боли, оно было спокойным. Лёжа на полу, с ножом в груди он слушал ту саму песню и, беззвучно шевеля губами, повторял её слова.
- Who... do you need?.. Who... do you love?..
- Ромка, Ромка - повторял я, смотря в его закрытые глаза. Вокруг бегали чьи-то ноги, кто-то что-то кричал, но я ничего не хотел видеть и слышать, кроме Романа, который сказал бы мне: "Со мной всё хорошо". Но он лишь шевелил губами и похрипывал на вдохе и выдохе.
- When you come... undone..., - повторил Ромка губами.
У него начался тяжёлый кашель. На зубах появилась кровь и тёмной полоской скользнула по щеке к уху. Увидев эту кровь я испугался за Романа так, будто родней его у меня никого не было.
- Ромка! заорал я как мог громко, разрывая голосовые связки, не слыша себя, слыша только беззвучный шёпот Романа:
- Who... do you love?..
- Ром-к-а!
Мои глаза наполнились слезами, горло сдавила боль.
- Ром-к-а!
Неожиданно музыка оборвалась, разрывая уши тишиной, будто вакуумом. Роман замер и перестал шевелить губами. В тот момент для меня не было ничего важнее в жизни, чем беззвучный шёпот Романа, чем его живые слёзы, его голос.
- Включи-и-и! заорал я ди-джею, капая слезами на грудь Ромки, разбивая сотовый телефон о пол, - Включи музыку, сука-а!!!
К моим трясущимся плечам кто-то прикоснулся. Я сбросил его руки и продолжал орать:
- Включи музыку, сука-а-а!!! Включи-и, блинь!!!.. - я захлебнулся слезами и начал рыдать.
Рома молчал. Мой лучший друг умер. Я был не в силах осознавать это. Мысленно я говорил ему: "Давай я вместо тебя, вместо тебя, Ромка" - как-будто он мог услышать мои мысли. Я хотел в это верить. Я в это верил...

,,,,,

После той ночи прошло несколько лет. Многое из прошлой жизни уже забылось, появилось что-то новое. Но Романа я не забуду никогда.
Иногда я вспоминаю моего друга, вспоминаю его девушку, которую я никогда не видел и тем более не знал. Я вспоминаю, что они умирали под одну и ту же песню. Я вспоминаю ту ночь.
Я слушаю эту песню по несколько раз подряд. И плачу. Я знаю, что чувствовал Ромка. Теперь я его понимаю. Я будто принял от него наследие чего-то светлого и тёплого, человечного и вечного, познал боль и тайну чужих душевных ран.
В самом начале рассказа я сказал, что он был. Нет. Он есть. Я плачу и чувствую, что он здесь, рядом со мной, в моих глазах и в сердце. В моих слезах. Мой лучший друг. Ромка.

Было изменено: 4:14 23/04/2008.