Ночьной бред

Все было как обычно: я сидел за большим письменным столом и думал о значимости и безвозвратности потерянного, грустил по былому, теребя в руках простой карандаш - когда в комнату вошла она, старчески шаркая искривленными временем ногами по ободранному паркету, неся с собой молчаливое возбуждение. А ведь когда-то я восхищенно писал о ней, гордился, поражался непредсказуемостью характера, красотой и грацией фигуры и непринужденностью движений, ... но это было когда моя Евдокиюшка была еще молодой и красивой. А что осталось теперь? Стервозный мрачный характер, сероватый оттенок кое-где еще сохранивших былой красно-коричневый цвет волос, сутулая фигура, создающая вокруг себя вызывающий антипатию вид развалины.
Она что-то пережевывала своим почти беззубым ртом, противно шамкая и чавкая, и, казалось, того и гляди должна была пустить слюни. Увидев, что я в комнате, моя радость изобразила а лице, морщинистом и утомленном долгой жизнью, награжденном пробивающимися усами, что-то вроде улыбки, обнажая все еще не выпавшие передние зубы с большим прикусом, желтые и противные. Впалые глаза с робостью и решимостью необходимости уставились прямо на меня. Ну прямо божий одуванчик!
-Дуся, хочешь погулять? - вяло спросил я, исполнившись надеждой на отрицательный ответ старой уродины, уже так доставшей за долгие годы. Дуся будто б кивнула плешивой головой, перекинув тяжелый взгляд ниже, на пол, разрушив все мои надежды. - Ладно(черт бы тебя побрал, старую стерву)...
Вышедши в затемненный коридор, я заметил, что Евдокиюшке, по-видимому, очень хотелось какить, лишь только взглянув на трясущиеся полусогнутые ноги, выдерживающие тяжесть огромной толстой задницы - большой любительницы нежно шептать по ночам всякую гадость." А-а-а, мы хотим сделать каки! Ну, подожди чуть-чуть, совсем чуть-чуть..." - так и хотелось поиздеваться.
Позорные тренировочные штаны были медленно спущены с пританцовывающих Ламбаду бедер, а джинсы так же, не спеша, водворились на место последних. После последовал целый ритуал выбора носков, во время которого жопа с ручкой переминалась с ноги на ногу в коридоре.
-Потерпи, Дусенька, еще чуть-чуть: вот я сейчас пристегну плеер... Во-от... Не хочешь кюшать, радость моя? (Хе-хе!) А я хочу! Сейчас только помою яблочко...
Видно было, что бедное животное долго так не протянет - 120-ти миллиметровое орудие стало что-то злобно шептать, грозясь выстрелить кассетной бомбой с радиусом взрыва не менее хаты, уже неоднократно знававшей прелести подобной бомбардировки, и мне пришлось обезопасить квартиру. Полуприсядью, с трясущимися поджилками, почти скребя половыми органами по ступенькам лестницы, Евдокия вывалила во двор и, переваливаясь с лапы на лапу, тряся многотонным жиром, фильтровавшимся в течение уже добрых десять лет, заковыляла к ближайшему газону с известными намерениями, но эта попытка не прошла - ведь на дворовых газонах запрещалось выгуливать собак. Ясная улыбка светилась на моем лице, заслоняя блеском восторженность широко открытых глаз, все то время, как черный капроновый поводок был натянут, не пуская рвущуюся о натуги собаку перейти на поспешный бег старого жида, которому приспичило, да так, что провисшие штаны того и гляди наполнятся коричневой субстанцией в собственном соку.
Она не дотерпела: венец дела, характеризующего живую природу, покрыл сухой асфальт длинной полосой соответствующих свойств, заставив меня отскочить в сторону и громогласно заржать, сотрясая прозрачный, пока еще свежий воздух улицы искренним смехом, вызвавший негодование какой-то старушки-процентщицы:
-Ну что же ты делаешь с бедной собакой! Ведь видел же, что собаке гадить хочется! Убирай вот теперь это говно с дороги, а то все родителям твоим расскажу...
-Бабуля, да вы еще спасибо скажите, что вам ноги не забрызгало! Ха-ха-ха! Фу-у! Какое же вонючее это дерьмо!
-Бессовестный ты! Вот вырастили вас, гадов, на свою голову! И никакого уважения к старшим!... А-а-а, убирай это говно, иначе я сейчас в ЖЭК жаловаться пойду!!! - и бобка попыталась было поймать меня за рукав, но, наступивши в гнусную парашу, не добилась ничего, кроме увеличения громкости своих воплей. -А-А-А, ВОТ ТЫ У МЕНЯ УЗНАЕШЬ, МРАЗЬ!!!
Сделавшая, наконец, свое черное дело жиртреска деликатно подошла и осадила бабку, чуть не упавшую в жидкий фекалий, громким булькающим лаем, а я лишь добавил:
-А катись-ка ты, старая карга, пока я не вывозил тебя в дерьме целиком! И слюни подотри, мать твою за ногу и в рот! Вот я к тебе еще приду и насру под дверь, ха-ха-ха!
Процентщица офигела и заткнулась, выпучив краснющие от резонансов возмущения глаза, все еще стоя в мертвой зоне.
-Ха-ха-ха! Пойдем, Дуся, она и без нас из этой гэшки выползет!... Да, бабусь! Помойся еще(по возможности), а то уж очень вонючее это дерьмо!
Отойдя метров на двадцать, я снова услышал крики обкакиной бабули, поливающей меня и весь мир насущный ядреным матом и так и летевшими из беззубого рта слюняками. Вот ведь бывает же! Это же, типа, COOL!