Случай с украинским языком и немного черчения.

Свою учебу в университете я помню плохо. Наткнувшись недавно на свой диплом об окончании УГХТУ, затерявшийся в ворохе накопившихся за много лет разных официальных бумажек, я насчитал целых пятьдесят две дисциплины, которые мне пришлось изучать пять лет студенчества и даже успешно сдать по ним экзамены.

Однако, как я ни старался, из всех предметов названия вспомнил только два - черчение и деловой украинский язык.



Черчение запомнилось мне экзаменом. Студенты моей группы с тубусами наперевес маялись в темном пенале коридора, нервничали и рассказывали друг другу пошлые анекдоты о преподавателях.
В кабинет, где пожилой чертежник с атлантической плешью выносил справедливые вердикты, студенты заходили по одному. Чертежи, на которых должны были красоваться в четырех видах толстых и тонких линий анатомически препарированные мешалки и абсорбционные колонны, мы отдавали "преподу" в свернутом виде.
Чертежник, с жеваным галстуком поверх хронически не глаженой рубашки, брал чертеж и, не разворачивая, смотрел сквозь него, как в подзорную трубу или, скорее, калейдоскоп, куда-то вдаль, где за окном кабинета виднелся замерзший Днепр, с хлебными крошками рыбаков по серой столешнице льда.

- Троечка, н-да, троечка, - после недолгого созерцания дали, заявлял чертежник, обнаружив в свернутом чертеже бутылку водки. Бутылка вина, упакованная таким же нехитрым способом, гарантировала четверку.

- Отличная работа! Уверенная, твердая пятерка! - заявлял "препод", встретив в "калейдоскопе" бутылку коньяка. Реальная стоимость содержимого бутылки при этом его интересовала мало.
Чертил я плохо и, зная за собой подобный казус, из природной скромности и врожденного чувства справедливости на оценку, выше четверки, никогда не претендовал.

Деловой Украинский Язык нам преподавала тучная дама с многообещающей фамилией Хапайло. Зимой Хапайло всегда ходила в мужской норковой шапке-обманке, не снимая ее с декабря по март ни в аудитории, ни в библиотеке, ни у себя на кафедре, ни, как мы все дружно предполагали, дома и уж тем более в кровати.

С украинским языком у меня было скверно. В школе я его не учил в военных городках, в которых я провел все свое детство, школы всегда были русскими. Дома родители тоже предпочитали общаться на русском языке, и сначала мне, пятилетнему, читали на ночь сказки Пушкина, а много позже мне, уже пятнадцатилетнему, подсовывали книжки Булгакова и Бабеля.
В итоге, из всего многообразия украинских фраз и выражений, я знал только - "як умру, то поховайте". Фраза не прибавляла оптимизма ни мне, ни Хапайло.

Из-за незнания обычного разговорного, и деловой украинский язык сдаваться мне не спешил. Поняв проблему, Хапайло с усердием и самоотверженностью преподавателя начальных классов, взялась научить меня разговорному украинскому языку.
Заключалась эта учеба в том, что Хапайло, помимо обязательной программы, начала задавать мне на дом писать сочинения на вполне безобидные и житейские темы - "Моя семья", "Моя комната", "Внешность моего друга", "Мой завтрак" и т. д. По одному сочинению на каждый урок.
Однако просто терзать меня муками творчества ей показалось мало. И в начале каждого урока Хапайло заставляла меня вслух и с выражением читать то, что в ночь перед уроком насочинял мой мозг, отравленный спиртово-табачным дымом в окружении соседей по студенческому общежитию.

Вы когда-нибудь были в цирке? Читая двадцати восьми хохочущим молодым глоткам свои лубочные сочинения, отчаянно коверкая слова и не попадая в ударения, я ощущал себя дрессированной макакой, неумело обученной примитивным фокусам полупьяным иллюзионистом.
Мадам Хапайло дирижировала мне указкой, иногда хлопая ею по головам наиболее смешливых студентов. Внепрограммное издевательство надоело мне быстрее овсяной каши.

- Зовнишнисть людыны, - объявляю я, стоя у классной доски, как партизан у стены перед расстрелом. Сходство момента усиливается нацеленной на меня могучей грудью мадам Хапайло. - Внешность человека, то есть.

Зачем я перевожу прочитанное на русский язык в украинском ВУЗе мне не совсем понятно, но так мне легче принять происходящее. Хапайло одобрительно кивает.

- Я розповим вам про мого друга Гэоргия, - продолжаю я. Гоша, живущий в соседней комнате общежития и мой одногруппник, сидит за последней партой. Все оборачиваются назад, желая сравнить мое описание с реальностью.
Гоша, не ожидавший от меня такой подставы, суетливо прячет под стол журнал Playboy и показывает мне кулак.

- Гоша - цэ парэнь висимнадцяти рокив, - продолжаю я, показав в ответ средний палец правой руки. - Його волосся чорного кольору, напэвно тому, що його батько був грузыном.

Все начинают по тихому ржать, чем дальше от Хапайло, замершей в проходе между столами, и ближе к Гоше, тем громче. Хапайло молчит и близоруко щурится на меня.

- Пид очима у Гоши чорны кола, мабуть вид нэдоедання.

Смех становится явнее. Хапайло, очнувшись, движется ко мне, угрожающе выставив могучую грудь.

- У Гоши нэмае одного пэрэднього зуба, якый йому тры дня назад выбыв старшокурснык Гыря, тому що Гоша видмовывся збигаты для нього за горилкою.
Теперь все ржут откровенно и от души.
Смеха добавляет тот факт, что упомянутый мной случай - абсолютная правда. Три дня назад Гиря с двумя своими корешами - Каштаном и Беком - по старой доброй традиции пришли строить "молодняк", вынесли дверь в нашу комнату и, получив наш отказ бежать за водкой, полезли в драку. После непродолжительной, но кровавой схватки, я и Каштан сходили за выпивкой, и все дружно сели пить мировую.

Хапайло, загородив собой солнце, выхватывает у меня из рук тетрадку, просматривает сочинение, где еще упомянуты татуировка, сифилис и кое-какие сравнительные замеры. Подержав на руке тетрадку, будто взвешивая мое преступление, Хапайло звонко хлопает меня по лбу указкой и отправляет на место.

С тех пор своих сочинений на украинском языке я больше не читал. Да и не писал их тоже. (с)


Автор - pashtet_77 из ЖЖ.




Было изменено: 14:04 27/06/2013.