"ЕЖЕ" от 6 апреля 2009 г.
Просто так

Просто так

*Казнить нельзя помиловать*

Как объяснить женщине - любой конкретной женщине, с которой хочется не только молчать - что есть вещи, которые говорить близкому мужчине нельзя?! Т. е. нельзя совсем, абсолютно, категорически, хотя бы и прикусывая себе язык, зажимая рот ладонью, хотя бы разрываясь на части от почти уже вылетевшего этого слова-фразы, сдюжить,
и
н е
г о в о р и т ь.
Как объяснить, что ограниченный контингент слов глубокого проникновения с режущими краями - для нас лишь синонимы "прощай", а прощаев этих мужчины прощают с трудом, либо не..

Листал жж старой знакомой. Жестокая вещь - даты вообще, и конкретное время в частности. Оказывается, когда я заканчивал свой ДР, она как раз вывешивала в свой блог удачное фото своих ягодиц в намеках черных кружев. Кто-то скажет "случайное совпадение", а я скажу - продуманная акция. Не ей продуманная, где там, в этих ягодицах, мысли. Судьбой, случаем, кармой, фатумом продуманная. Мол, сравни свои отяжелевшие годы и её округлые мышцы, смертный, и задумайся, много ли тебе осталось в здравом уме и памяти.

Как объяснить женщине, не выставляющей в публичное ягодиц, живущей на бегу, сидящей на коленях и не более трех секунд, женщине, которая дорога, и дорога к которой всегда занимает времени в пятьсот раз меньше, чем дорога от неё, что есть слова-фразы, кои произносить нельзя?
Потому что ну как ты можешь объяснять эту азбучную истину ей, чуткой чувственной умнице, которая даже на большом расстоянии точно знает твой пульс и давление, той, которая даже без мобильной и прочей связи ловит какие-то неведомые мне импульсы, с угрожающей точностью передающие состояние и настроение..
Кому угодно, что угодно, сколь угодно велеречиво, но не ей же..
Только не ей. Показывать, морщась, простую и очевидную спицу, глубоко застрявшую между рёбер, безвкусно торча из демисезонных одежд.

Высунь-ка язык, милая. Я положу на него окатыш с Мервого моря (он постоянно болтается в кармане, просто рука не поднимается выкинуть его к пропыленным и заплеванным братанам, гравию на обочине), так вот, я положу тебе на язык этот увесистый камушек. А теперь говори со мной, как прежде. Звонко смеясь и язвительно формулируя, играя тембром и интонацией.. что, не мешает? Ни капли? А если вот этот валун я положу тебе на грудь? Не стало ли тяжелей дышать?

А мне стало. Когда родной человек уворачивается от твоего тяжелого взгляда, не замечает мрачные кавычки между бровями, походя, между делом, как макушку одуванчика, выдувает игривое "извини, да ладно тебе", и несется словесами в дальнейшее..
Ну что ты, мужик, можешь сказать-сделать с этой любимой пигалицей, не устраивая разборок, не предъявляя претензий, не пихая ей в лицо пучки упреков - ведь это не наши методы.
Ничего не можешь.
Ходишь и тоскуешь, незаметно для окружающих, заметно для нее. Пока она сама не найдет странными последние дни, пока не приостановится, пока не запустит обратное сканирование произошедшего. Пока не найдет причину, наложив её на твою мрачность, как кальку, и испугавшись найденному совпадению.
Она же любит. И, грустно проглотив два-три заслуженных слова-оплеухи, она положит свою красивую голову на твою напряженную руку, залечивая легкими поглаживаниями все те душевные язвы, что успели появиться за случившиеся самые длинные в году сутки.

И успокоенная вера в неё еле слышно проскрипит тебе напоследок что-то типа "я же говорила - мы слышали эту чушь от другого человека. Совсем. От другого. Незнакомого нам до, и незнакомого после..". И сотрет из памяти напрочь, отполировав в ночи самое себя её теплым дыханием где-то под моим подбородком..

Интервью давал:

Ле Корвалол