"ЕЖЕ" от 10 февраля 2012 г.
Расскажу о книге

Расскажу о книге

Итак, как Катулл ругался? Как истинный поэт.

Фурию и Аврелию, когда те прочитали стихи про Ипситиллу и высказали мнение, что это чересчур развратно для Рима

Вот я трахну вас спереди и сзади,
Фурий-супарень и блинун Аврелий!
Вы решили: стишки мои игривы --
Значит, я и в душе стыдлив не больно.
Но поэт должен сам в себе лелеять
Чистоту, но в стишках -- ни в коей мере!
Лишь тогда в них наличны блеск и живость,
Коль игривы и не стыдливы слишком
И разжечь то, что чешется, умеют
Не у мальчиков -- у мужей брадатых,
Тех, кто ленится двинуть вспухшим удом.
Вам, читавшим про тыщи поцелуев,
Как поверить в мою мужскую силу?
Вот я трахну вас спереди и сзади.

Фурию, когда он попросил у Катулла в долг еще стольник

Фурий! Нет у тебя ларя, нет печки,
Ни раба, ни клопа, ни паутины,
Есть отец лишь да мачеха, которым
Камни дай -- разжуют и их отлично.
Право, счастье тебе с таким папашей
И с супругой железною папаши.
Что ж дивиться? Ведь вы бодры, здоровы,
Переварите все и не боитесь
Ни пожара, ни кражи нечестивой,
Ни отравы лихой, ни разоренья, --
Словом, беды любые вам не страшны.
Ваше тело от стужи, и от зноя,
И от голода до того иссохло,
Что давно уже стало тверже рога.
Чем же плохо тебе? Чем ты несчастлив??
Нету пота в тебе и нету слизи,
Нет слюны и в носу соплей зловредных, --
Чище чистого ты. Прибавь к тому же,
Что и зад у тебя солонки чище:
В год ты какаешь десять раз -- не больше,
Кал твой тверже бобов и крепче гальки,
Можешь мять и тереть его руками --
Даже пальцев себе ты не измажешь.
Научись ты ценить такое счастье,
И не смей презирать все эти блага,
И привычку оставь по сто сестерций
Всюду клянчить: и так ты счастлив, Фурий!

Папаше с сыном в бане походя

Ты, общественных бань ворюга знатный,
О Вибенний отец с блудягой сыном,
Всех грязнее отец в искусстве гнусном,
Всех прожорливей сын глотает гузном.
Вам бы лучше сбежать куда подальше:
Все тут знают, каков отец грабитель,
А шершавые ягодицы сына
За медяшку и то никто не купит.

Эгнатию, у которого была красивая улыбка

Эгнатий, чтоб хвастнуть зубами белыми,
Всегда готов смеяться. Скажем, суд идет
И плачут люди, слушая оратора, --
А он смеется. У костра печального
Рыдает мать над сыном над единственным --
А он смеется. Где бы что бы ни было --
Смеется он. Манеру эту странную
Ни милой, ни изящной не могу назвать.
И вот что я скажу тебе, Эгнатий мой:
Кто 6 ни был ты -- сабинец или римлянин,
сексрец, скряга умбр, или толстяк этруск,
Иль черный ланувиец, пасть ощеривший,
Иль транспаданец (вспомним земляков своих!),
Кто б ни был ты, любезнейший, скажу тебе:
Нельзя смеяться по любому поводу.
Нет ничего нелепей, чем нелепый смех.
Но ты -- ты кельтибер. А в Кельтиберии
Уж так заведено -- мочою собственной
Там чистят утром зубы и полощут рот.
И кто из кельтиберов белозубое,
Тот, значит, и мочу хлебал прилежнее.

Римским политикам

Голова у Огона с черепочек;
Ляжки моет Герой, но по-мужицки;
Воздух портит Либон при всех неслышно,
Ты и сам бы от них отворотился,
И Суффиций, в котле варенный дважды,
Будешь вновь на мои сердиться ямбы
Недостойные, первый полководец?

(в котле варенный дважды - это молодящийся дедушка, по мифу о Медее, которая переварила в своем волшебном котле старичка в молодого)

Цезарю и его казначею Мамурре по случаю римского шествия с белыми ленточками за честные выборы ит против коррупции

Славно два подлеца развратных спелись --
Хлыщ Мамурра и любострастник Цезарь!
Что ж дивиться? Обоих тоги в пятнах --
Тот в столичной грязи, а тот в формийской.
Пятна накрепко въелись, их не смоешь.
Хворь одна у двоих: они -- двойняшки.
Спят в постельке одной. Учены оба!
В каждом поровну тать и соблазнитель.
На девчонок идут единым строем.
Славно два подлеца развратных спелись!

Другу Руфу, когда тот приударил за девушкой Катулла (девушку Руф у него в итоге отбил)

He удивляйся, о Руф, что еще ни одна не решилась
Женщина нежным бедром соприкоснуться с тобой:
Даже коль станешь сулить ты ей необычные ткани
Или жемчугами ее яркими будешь прельщать,
Все ни к чему, ибо слух ползет нехороший повсюду,
Будто под мышками ты страшного держишь козла.
Ужас внушает он всем. И правда, он -- злая скотина,
Этот козел, ни одна лечь не отважится с ним.
Иль устрани эту вонь, несносную для обонянья,
Или не спрашивай нас, что от тебя все бегут.

Ариию, который очень хотел быть похожим на знатока гречесткого языка

"Хоммода" говорил, где "коммода" вымолвить нужно,
Аррий и "хинсидиас" вместо "инсидиас".
Мнил он, что -- изыск, и старался, когда было можно,
Вставить в беседу слова "хоммода", "хинсидиас".
Видимо, мать у него говорила так, или дядя,
Или, может быть, дед, бабка, возможно, еще.
В Сирию послан он был, и уши у нас отдохнули,
Более гладкую речь слушать привыкли они опять,
Не опасались уже они непривычных созвучий --
Вдруг поразила нас всех новая страшная весть:
Край Ионийский с тех пор, как там появился наш Аррий,
Не Ионийским уже, а Хионийским слывет.

Другу Геллию, отбившему девушку (в общей сложности стихов шесть на тему инцеста с кем ни попадя)

Что же он. Геплий, творит? -- Известно, что мать и сестрица
Зуд облегчают ему ночью, рубахи спустив.
разве же ты не слыхал, что тот, кто препятствует дяде
Мужем доподлинно быть. занят преступной игрой?
И преступленья не смыть, о Геллий, ни крайней Тефии,
Ни океану не смыть, легких родителю нимф?
few бы даже. свершить не успев преступлений тягчайших,
Голову низко нагнув, стал он казнить сам себя.

И наконец, Эмилию, который пользовался успехом у женщин

Нет. я сказать не смогу, что хуже (простите меня, боги!)
Пахнет -- Эмилиев рот или Эмилиев зад.
рот ли грязней у него. или зад у него неопрятней,
Чище все-таки рта и приспособленной зад.
Главное: он без зубов. А зубы Эмилия -- с локоть,
Кажет он десны -- точь-в-точь старый дорожный сундук,
А между ними провал -- как отверстие потной мулицы,
Ставшей пузырь облегчить в жаркий полуденный час.
Многих он женщин имел, из себя он корчит красавца, --
А не послать ли осла в мельне вертеть жернова?
Что же о тех я скажу, кто его обнимать не стыдится?
Больше им было 6 к лицу гузно лизать палача!

Интервью давал:

Евгений Бакин