"ЕЖЕ" от 23 октября 2015 г.
Просто так

Просто так

Вхожу и сразу же делаю непроизвольное движение к колонкам - там бросается в глаза большая книжка с картинками, не самая обычная вещь в танцклассе.
"Посмотри!", - предлагает он. Смотрю на название, и наполняюсь предвкушением. Carmen A. Альбом ее фотографий!
"Знаешь ее?"
Я называю несколько фильмов, он удовлетворенно кивает. Мне немного странно, что он совсем не удивляется. Вряд ли так уж все знают фильмографию 40х-50 х гг.
Таких звезд больше нет и, скорее всего, уже не будет. Одна ее 5 минутная черно-белая запись стОит всего, что натанцевали за последние 40 лет. И хорошо, что все так предусмотрительно порезано в 5 минутные отрезки, а то меня вызываемая ею буря эмоций могла бы и снести.
С интересом начинаю листать альбом, но быстро остываю. Странная подборка. Ни концертных костюмов, ни эффектных разворотов, ничего из того, что мы ждем от фламенковых фото. Неожиданные фотографии уже старой женщины, с прекрасным гордым лицом, и ничего парадного.

"Смотри сюда " , показывает он, и я непроизвольно отшатываюсь.
Фотографии с похорон. Никогда не понимала этот жанр. Усопшие в гробах, безутешные родственники, избавьте меня.
Смотри - настаивает он, и я послушно подавляю желание захлопнуть альбом. Взгляд начинает выхватывать детали.
Надо же, звезду мирового масштаба похоронили в ее родной деревне, крошечное селение в горах. Невероятно бедный сельский пейзаж. Ее дом с трудом можно назвать хотя бы аскетичным, и то только ради того, чтобы не употреблять слово " нищета", впрочем и это слово тоже не подходит - такое ощущение что просто здесь не надо других вещей, кроме тех, которые нужны для самой простой жизни.
Неожиданно не могу оторваться от этого возвращения к истокам.
- Она умерла, - констатирует он так, будто я сама не знала, пока он не показал мне, - Она мертвая.
Я растерянно киваю и неуютно ежусь, взгляд между тем невольно выхватывает слова из текста, крупным планом мертвые руки с распятием, которое при ближайшем рассмотрении оказывается не распятием, а орденом, который она не приняла от Франко при жизни.
- В мертвом нет ничего, что могло бы танцевать. А ты можешь. Посмотри на нее и посмотри на себя. Пока человек жив, он должен быть наполнен жизнью до краев (он показывает, докуда) вот так, вот так, вот так - и я моментально краснею.
Ой, мамочкиии.
Вещь, которую и я сама осознаю слишком хорошо. Даже если ты дышишь, и в теле идут все положенные процессы, черта с два это еще означает, что ты живешь, так же как даже делая идеально все движения, еще не факт, что ты танцуешь.
И как постепенно открывается страшная правда о том, что тело разделено между жизнью и смертью еще при жизни - через резкие окрики " мертвая кисть!", "мертвая нога!", и как вдруг начинаешь видеть вокруг себя одеревеневшие плечи, мертвые спины, город с лишь наполовину живыми телами, проживающими жизнь не целиком. Не всем собой.

- Она больше не может танцевать. Ты - можешь.

Это, понятно, смешно. Говорить про меня в одном контексте с ней, будто именно я теперь танцую за нее.
В переводе на русский все понятия, которыми он пользуется, сводятся к одному - жизнь. Но для меня жизнь - это просто жизнь, а для него - то лезвие, что прямо сейчас отделяет от смерти.
Я всякий раз оказываюсь парализована, когда лауреат ( регалии и прочая) на рядовом занятии группы из 12 человек детскую для него хореографию повторяет для нас так, словно это его прощальный концерт. С ним мне всегда маловато места в одном помещении, и я пячусь подальше в угол, чтобы живое электрическое поле случайно не забросило меня в зеркала. Скорее, мне хочется сесть на пол и задумчиво созерцать этот способ существования.
На контрасте с русскими преподавателями, это особенно сокрушительно. Но испанцы такие, заводятся не на шутку, словно это последнее, что они успевают в жизни, и земля уже горит под ногами. И это не наиграно, это они так проживают жизнь, каждое " сейчас", и не ждут никакого особенного момента, чтобы прожить его с сумасшедшей отдачей и выплеснуть всю страсть.
Я не могу вдыхать столько жизни зараз, как это не парадоксально, мои легкие к этому не приспособлены, они могут взорваться с непривычки. Я как рыба наоборот - могу захлебнуться от слишком большого количества кислорода.
Про себя я всегда понимаю, что попробуй я жить в таком темпе, моих запасов витальности хватит на пару недель от силы.
Пока он говорит, я наконец, успеваю поймать за хвост мысль, которую давно хотела ему сказать.

- Ты знаешь, у нас так не принято. Не принято так жить.

Я не успеваю сказать, что мы учимся. Учимся у него. Ведь танцуем исключительно вглубь себя. А там чего только не находилось уже. Может, найдется и тот рубильник, который дает к жизни +500.
Он останавливается и с удивлением смотрит на меня.

- Не принято так жить? Значит, вы вообще не живете.

Интервью давала:

Far Far away