"ЕЖЕ" от 30 ноября 2006 г.
Событие, которое меня обрадовало

Событие, которое меня обрадовало

2003 год, перед тем, как...
***
- На долго?
- Малыш не начинай...
- Прилетишь, позвони. Не забудешь?
- Слонёнок, я тебе вчера всё объяснил!
- Слушай! Только не надо орать!!! Давай, не будет, как вчера !!!
- Всё, кроха мне пора...
- Д! Ты не смеешь, так со мной разговаривать!!! Д!!!
Я шёл, и её голос за моей спиной заставил оглянуться таможенника, в расползающейся на животе голубой фирменной рубахе.
- Жена?
Участливо спросил инспектор. Я молча пнул сваливающийся с ленты рюкзак.
- Смотри, давай, служба
Таможенник желчно сморщил нос:
- Валюта, оружие, наркотики, раритеты ?
Скороговоркой произнёс таможенник, ставя печать в декларацию и отдуваясь, выключая монитор, философски произнёс:
- Всё жены одинаковы...
Сказал и вдруг с завидной лёгкостью, толстяк выпорхнул в сторону двери с надписью
" Посторонним вход воспрещён". В тут дверь, именно оттуда, на всё Пулково, казалось, сладко пахло разварными щами.
Когда объявили посадку, я успел: купить в Дьюти Фри литр джина, выпить в баре чашечку кофе, запивая двухсот граммами джина, помыть голову в раковине в туалете и заметить её.

Тогда у меня было условие. Вообще, раньше я был молод и любил ставить себе условия. Простые условия - не смотреть на женщин. Знаете, тогда я справился, я даже привык...
То есть, я смотрел только на предмет любви. Смотреть на женщин - как на женщин, я считал распущенностью, как и похмеляться по утрам...

Я похмелялся и смотрел на неё. Похмелившись, я перестал смотреть на неё - меня потянуло в сон...
- Вы последний остались... Молодой человек, вы летите?
Толкала меня в плечё синяя, как недорогая шоколадка стюардесса. Перекурив во весь дух, я пошел на посадку.

Первое, что я сделал сев в кресло самолёта - я допил джин. Неприятные, пассажиры с неприятными детьми и неприятными выражениями лица интересом знакомились
С неприятными рекламными проспектами, запиханными в передние кресла, и с опаской смотрели в мою сторону.
Я же смотрел в одну точку и сосредоточенно икал... Я думал тогда, смотря на белоснежный подголовник соседнего кресла:
- Вот будем взлетать, и я точно сблюю с голодухи на эту белизну... Чисто символически. Ну и что, всё к этому и идёт! Мне тридцать один, и я лечу, сам не знаю, зачем и куда... Зачем я лечу в Мюнхен? Ответа нет. Не понятно. Понятно, сблюю - точно.
Ну и пусть, пусть все видят, как я одинок и несчастен.

- Вы мне на пуховик сели. И там еще, фотоаппарат за вами застрял.
Она произнесла это как упрёк, похожий на тот, который женщина произносит, выходит из душа:
- Заснул, мой мальчик... Не любишь меня - не ждёшь!?
И будит - будит тебя поцелуями.

- Джин хотите?
Произнёс не вполне твёрдо я, щелкая - сворачивая голову следующей бутылке. У меня получилось "Шин", но она поняла.
- Да. Хочу. Но. Я. Очень. Боюсь. Летать.
Произнесла она, смотря в ту же точку, куда и я смотрел..
- Сам боюсь...
Пробурчал я, проливая на джин на ковровое покрытие воздушного судна, ритуально матерясь.

Дальше конспективно.

- Я вас в аэропорту ещё заметил...
- А это кто, кто так, на вас орал в аэропорту?
- Жена...

Пауза.

- Шучу, не жена... давай ещё выпьем.
- Точно не жена? Ой, я уже пьяная совсем, и ужасно боюсь летать...
- Ну, так кули?
- Что? Здесь очень шумно! Не слышно!!! Еще раз!
- Не жена говорю! Ты красивая... Только мелкая как-то. Еще выпьешь?!
- Давай!

Пьём.

- Я пьяная и курить хочу... Вы... в смысле. ты...куришь, вообще? И заодно пописать...
- Когда войска выводили, я ещё три месяца в госпитале провалялся...
- Писать, говорю, хочу и курить... Пойдёшь?!
- Выпьем еще по одной - и все писать пойдём!
- Ты пей, а я писать!
- Сссидеть!!!

Пьём.

- Поехали ко мне... М? Слушай, а куда мы летим? Ты пьяный совсем
- Ты писать хотела - не перехотела?
- Смотри внизу облака! А ты правда воевал? А поехали ко мне ! М?...
- Поехали, в смысле идём писать! Быстра!
- И ку-у-у-уритььь, да... Я хочу куритььь...

От нашего дыхания - запотели даже зеркала в туалете. Она упёрлась рукой в кнопку слива воды и от каждого толчка, в металлическом унитазе раздавалось жестяное журчание... Мне кажется, мы раскачали самолёт.

Дальше летели молча. Она делала вид, что рассматривает журнал, я - планомерно напивался... Потом я заснул. Потом проснулся оттого, что планомерно напиваюсь...
Уже выходя из самолёта, блеванув в первую попавшуюся, немецкую эмалированную урну, я вдруг заметил, что колготки на ней - порваны.

Это последнее, что я успел заметить в этот день. Друзья нашли меня на территории аэропорта спустя пять часов после посадки. Я спал у фонтана, в японском ресторане... Метрдотель заботливо подложил мне под голову три малюсенькие японские подушечки.

Интервью давал:

D.