Литературный домик
стихи...
➜ главная Домика
Вы не залогинились! Ваш статус в этом ДоМиКе - гость.
В домике онлайн: 0, замечено за сутки: 1
Она сама ещё не решила: стара или молода,
подножье это или вершина, оттуда или туда.
Не знает: вiдповiдь или запит, цветенье или жнивьё.
Ещё ей мнится: Восток и Запад сражаются за неё.
Восток назойлив и неопрятен: обидчивый, острый, злой.
На кой ему этих впадин, вмятин, отметин культурный слой?
Грозит: в объятьях слегка придавим, намнём невзначай бока.
А Запад хочет её с приданым, которого нет пока.
Кося под розовую овечку, тугим завитком тряся,
она стоит, колупая печку, вздыхая, такая вся.
И вместо вдумчивого ответа играющим в поддавки
нестройно в ней дребезжат от ветра пугливые позвонки.
Несушка квохчет, ромашка вянет, вьюнок залепил окно.
Один залюбит, другой обманет, а третьего не дано.
То страшно ей, то смешно до колик. То людно, то пусто вдруг.
Где Север - въедливый трудоголик? И где прощелыга Юг?
С носка на пятку, с носка на пятку покачиваясь, дрожа,
она уже представляет схватку, сверкнувший рывок ножа,
победный стяг боевого братства, ликующее лицо.
Но видит жёлтые пятна рапса, невзрачное озерцо,
машину, облаком серой пыли сползающую с холма.
Слиняли все, а её забыли: мол, дальше сама-сама -
батрачкой, выскочкой, одиночкой, сквозь высохшую листву
белея выгоревшей сорочкой с барвинком по рукаву.
Бирнамский лес - пиши, архивный крот -
пошёл на Дунсинан. Силлабо-тоника,
умрёт. Верлибр умрёт.
Загнётся рэп, сменив на погребальное
косуху, мрак фингалом осветив.
Останется сплошное невербальное:
подвижные картинки и мотив.
Но перед тем уйдёт типаж авральщика,
прогульщика, глотателя поэм.
И тот, сын поварихи и лекальщика,
усилиями Клио ставший всем,
падёт в борьбе айфонов с ноутбуками,
покуда ты, рассудку вопреки,
сбежавшие нанизываешь буковки
на ось несуществующей строки.
и песня про лихого уркагана,
и мальчики, в задраенных гробах
плывущие из душного Афгана,
и дружб неразведённые мосты,
и происки писательских шарашек,
и первый самиздат, которым ты
не столько счастлив был, сколь ошарашен;
и неуменье мыслить на заказ,
и строчек разудалая незрячесть,
и шпик, что целый год беспечных нас
отслеживал, за спинами не прячась;
дробленье судеб и мельчанье зла,
зато деталь очистилась от плевел:
вот гусеница грузно проползла,
вот под углом пчела ввинтилась в клевер;
и мы, как рыбы тусклые текли
в полуистлевшем золоте распада,
и наспех нерестились на мели,
не помня с кем, не ведая, как надо,
в недвижный воздух тычась, как в стекло,
не чуя дна, не веря тем, кто сзади;
и, Боже правый, сорок лет прошло,
а трещина всё та же на фасаде,
и городская блёклая сирень
колеблется, своей стесняясь тени,
и снова на растяжке, как Сорель
стендалевский, душа в нестойком теле,
и гласные в затверженных азах
бессильны без наличия согласных,
и мальчики кровавые в глазах
пожизненно коней купают красных.
собою прикрывая срам
щербатого асфальта, льнёт
к периметру оконных рам.
Сперва - бесшумно, по прямой,
потом - кося, сбиваясь вдруг
на шустрый шорох - как немой
фильм, на лету одетый в звук.
Летучей ратью альф, омег
он шерудит, смущая сны,
как будто мышь пустой орех
катает в полости стены.
Смотри: заезжий одессит,
с ветвями хлёсткими борясь,
в подвижном воздухе висит
и ножкой дрыгает, боясь.
А мимо - сухи и легки -
от вертикальности устав,
плывут в исподнем старики
с коронавирусом в устах.
осторожным шажком: налево, направо - зырк.
И у каждого колокольчик на тонкой шее
обездвижен и безъязык.
Им понятно, что бой неравен, а ров неровен.
Всё труднее дышать под маской беззубым ртом.
рок просчитан, а колокольчик пронумерован,
вписан в ведомость, и его заберут потом.
Старики семенят, сбивая в ходьбе набойки,
так прозрачны в апрельских сумерках, что дитя
пробегает сквозь них, тинейджер летит на байке,
оперяются клёны, гривами шелестя.
Безнадзорные, сокращающие до мига
путь извилистый от собеса к небытию,
слышат музыку: это вслед им поёт Доминго
на балконе, как на переднем своём краю.
И покуда ты, в добровольной томясь тюряге,
в сотый раз подсчитав, как список смертей подрос,
кипятишь молоко, отхлёбываешь из фляги,
очевидное, словно мантру, бубня под нос:
что не Юлиус Фучик ты и не Януш Корчак,
твой сосед внизу
всё звонит, звонит в беззвучный свой колокольчик,
сглатывая слезу.
ящерки, головастики, голавли,
яхты, фрегаты, шлюпки, фелуки, джонки -
где они? Утекли
в плоской полоске света, в летучей влаге
ворохом охры в мелком лесном овраге,
щепками, головёшками на плаву,
струпьями лета, лопнувшего по шву.
Врунгели, уленшпигели, оцеолы,
дервиши, беспризорники, короли,
дерзкие чародеи бродячей школы -
где они? Утекли,
сгрудившись на корме одряхлевшей барки,
где посылает "SOS" головастик в банке
азбукой Морзе всем старикам земли,
прячась под курткой у китайчонка Ли.
В тёмных запрудах, в заводях неопрятных,
переливая "некогда" в "никогда",
лица листвы в прожилках, в пигментных пятнах
перед концом разглаживает вода.
И проступают вдруг, как на общем фото,
скулы, носы, веснушки. Вполоборота
кто там свистит беззвучно щербатым ртом -
Гек или Том? Да ладно! Конечно, Том.
Я делаю всегда все поздно
Теряю будто в первый раз
Свою любовь и вот бесслезно
Опять давлю из всех на газ
Мелькают лица и мгновения
Но только где-то через век
Я понимаю с сожалением
То был любимый человек
Как разогнавшись до предела
Узнать секунду по примете
Ту самую когда задела
Ту самую одну на свете
Пытаюсь развернуть планету
Из всех давлю на тормоза
Врываюсь снова в это лето
В толпе ищу ее глаза
И потеряв еще лет двести
Вернув момент, когда влюбилась
Но жизнь-то не стоит на месте
Лишь только я остановилась
Как разогнавшись до предела
Узнать секунду по примете
Ту самую когда задела
Ту самую одну на свете
Спасибо огромное!
У меня в блоге есть одно стихотворение...
но там эмоции...
Тук-тук-тук! Кто в домике живет? Наверное, мышка-норушка, как всегда... Ну там еще зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка... А вас тама, похоже, нет!
Почему? Да потому что на Мейби нужно сначала зарегистрироваться, а потом подать заявку на прописку в ДоМиКе.