"Апокрифы", стр. 32 из 895
(неотредактированные истории)

Кто-то когда-то сказал, что мы здесь начинаем или зачинаем (кому как угодно) жизнь и заканчиваем ее. Если вдуматься, это очень правильно. Может быть в этом и сосредоточена вся жизнь. И может быть эта, по сути своей простая перекладина, и является истинным свидетелем, если не сказать судьей нашего Я.

Ему было уже девятнадцать. Но он еще не знал что такое настоящая жизнь. Детство его прошло на Востоке. Нельзя сказать, что он был воспитан в пуританском духе. Но безусловно было ощущение ответственности перед поступком. Это чувство носило двоякий характер и делило все его естество на два противоречия. С одной стороны недосягаемость женщины в силу обязательств, которые накладывал восток на отношения двух полов с другой вседозволенность по отношению к своей женщине. Чтоб женщина стала своей достаточно было порой одного взгляда взаимности, но... сразу возникали обязательства. А он к ним несмотря на свой уже не юношеский возраст был пока не готов. Его терзали сомнения, он не мог понять и уложить в своем болезненном сознании как можно узнать хорошо ли будет ему с это женщиной не разделив с ней ложе...

В этих бесплотных мучениях и прозябало его существование, пока не посчастливилось с этой поездкой. Мы не будем останавливаться на подробностях этой оказии, они не имеют отношения к нашему повествованию, скажем только, что поездка эта состоялась в компании таких же как он молодых и необстрелянных ребят, которые однако по их словам уже познали многие радости жизни... Сказать что это было событием круто изменившим его жизнь, это значит ничего не сказать. Событием стало, уже само ожидание этого праздника души. Он стал считать часы, отделявшие его от этой поездки. Дни были пусты и однообразны, тянулись долго и бессмысленно. Зато ночи были полны надежд и юношеских мечтаний. Он безудержно отдавался свом фантазиям и если бы его кровать, (обычная советская полуторка), на которой он провел всю свою жизнь, могла бы "увидеть", какие картины проносятся в его воспаленном воображении, она бы вспыхнула от переполнявшего его жара.

Он не задавался вопросом почему? Почему там можно, а здесь нельзя. Ему было достаточно знания того, что там МОЖНО. Знание это закладывалось с детства. Формировалось, обтачивалось, иногда приобретая причудливые формы, под впечатлением множества небылиц, которыми были пропитаны буквально все рассказы взрослых, и как ему казалось, опытных мужчин о своих похождениях. И несмотря на то, что он получил хорошее воспитание считал себя порядочным человеком и был довольно тонкой натурой, сложные психологические умозаключения не занимали его. Всем можно значит и ему можно. Все так живут, и он так будет жить.

***

Ей было двадцать два года, когда они вместе с Лидой собрались из славного города Владимира на студенческих каникулах познакомится с этим городом Любви. Лида была объективно красивее, и хотя они дружили с детства, всегда была объектом зависти всех девчонок своего круга. Оля тоже немного завидовала ей. Завидовала самую малость, всего лишь капелюшку. Но все равно любила ее и готова была порвать любого, кто посмеет покуситься на их дружбу. Оля была простой девочкой из простой семьи с большими веснушками и ясными голубыми глазами, каких очень и очень много на просторах российской провинции. Но у нее уже была своя драма. Андрей, ее родной и единственно любимый мужчина, которому она когда-то себя подарила, остался навсегда в Афгане... молодым!

- Гуляем...? Его дерзкий взгляд был устремлен прямо на нее. Они с Лидой стояли и курили возле Гостиного двора, когда он к ним подошел. Она даже не сразу его заметила, он был немного ниже ростом да еще каблуки, короче она смотрела гораздо выше него. Но уйти от этого взгляда или отмолчаться не могла. Он ждал и какая-то магическая притягательность удерживала ее внимание. Она не хотела ни с кем знакомится, тем более, рядом была Лида, но мальчик ее зацепил. Его нельзя было назвать красивым, но он был обаятелен, хорошо сложен и что–то наверно в глазах выдавало это жгучее желание пожиравшее его. Так смотрел на нее только Андрей, когда они впервые оказались вместе. Она вспомнила этот взгляд и больше не могла оторваться.

Они говорили обо всем и ни о чем смеялись, дурачились. Он был тоже с другом и шумная четверка, весело щебеча, направилась к Зимнему дворцу. Они хотели попасть в алмазный фонд. Но это оказалось серьезной проблемой. Вообще, что бы попасть в элитные Питерские музеи, в летнее время в Советской эпохе нужно было отстоять не просто гигантские очереди, а потерять драгоценную белую ночь.

***

Ему было безразлично, что терять он все равно не спал он не мог себя заставить даже закрыть глаза, его сознанье рвалось из привычных границ,. Они с друзьями остановились в обычной студенческой общаге все вокруг было буквально пропитано любовью, казалось здесь живут только счастливые люди. В воздухе еще пахло весной (был конец мая) и перед глазами неотступно стояла ОНА. Вспоминалось каждое прикосновенье, улыбка, открыто глядящие глаза и тонкий стан. Чувства переполняли его заставляя рисовать все новые и новые образы, картины становились все более откровенными и вожделенными, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ему стало трудно дышать, он встал, оделся и вышел. На него дохнуло свежей прохладой, глаза сами выбирали путь, а ноги несли туда где уже собралась приличная толпа советских трудящихся жаждущих посмотреть на романовские сокровища. Очередь была занята ожиданием утра все зорко следили за тем, чтобы никому не удалось пролезть. Люди спорили, ругались, это его позабавило и отвлекло от мучительных воспоминаний. И вдруг, словно молния сознание поразила мысль простая до невозможности. А ведь завтра она может и не придти. Внутри сразу что-то похолодело и оборвалось. В душе поселилось новое незнакомое доселе переживание.

И все-таки ему повезло, несмотря на 650-й номер в очереди, ему достались два последних билета, поставив еще одну задачу, а кто из двух пар пойдет в Эрмитаж. Посовещавшись, они решили подарить билеты девочкам. Так продолжалось три дня. Вернее ночи, он стоял в очереди, они дарили билеты, потом встречали девочек, ужинали вместе и ходили в кино. Приближалось время "Ч", его нерешительность уже становилась объектом иронии со стороны друзей, и ставило подруг в щекотливое положение. А он не мог заставить себя произнести простые слова "Пойдем ко мне, послушаем музыку", какую к черту музыку, она же догадается, она может обидеться и даже дать пощечину, ведь это оскорбление, так нельзя говорить. Сначала надо объяснить человеку, что есть чувства, что душа горит, что никогда еще не было таких переживаний, что изнемогает душа от страстного желания обладания своей королевы. Но... Произнести все это и получить в ответ взгляд непонимания было выше его сил. Так или иначе, но он должен был принимать радикальные шаги, сегодня была их третья встреча и если не сегодня то уже никогда, по крайней мере, с ней. И поручив друзьям занять где-нибудь Лиду на пару часов. Нырнул головой в омут.

***

- Знаешь, нам прислали бутылочку хорошего армянского коньячка, не хочешь попробовать?
- Только недолго, сказала она и подумала наконец-то. И не то чтобы ей очень хотелось, просто им скоро уже пора было уезжать, а надо было как-то отблагодарить его. Он три дня ухаживал за ними с утра, и до вечера окружив заботой и вниманием. Избавив от всех проблем, сопровождающих туристов (куда пойти, что поесть, как отдохнуть). Ей льстило его внимание и то, что он выбрал ее. Ей нравились его ласки, они были не очень умелыми, но огонь желания сопровождавшего их пожирал ее сознание. Не давал опомниться, она не могла отойти от его поля и почувствовать свое, я. Да во-общем-то и не хотела. Ей нужен был этот огонь. У нее были романы, но сейчас они ей казались какими-то серыми и тусклыми. Свом жгучим желанием он напоминал ей ее Андрея, и ей хотелось еще раз окунуться в те переживания. Они шли, обнявшись, по набережной и молчали, каждый о своем. Его трясло. Оля видела, что он горит, но ей не хватало жизненного опыта, чтобы разглядеть в нем девственника.

Общага была не далеко, и вскоре они переступили порог комнаты. В ней стояло четыре обычные солдатские кровати расставленные по углам несколько стульев и небольшой стол. Полное отсутствие комфорта и уюта несколько покоробили ее, она не была готова к такому, хотя понимала что ожидать большего от студентов приехавших сюда почти на 2 месяца, по меньшей мере глупо. Все сомненья начали исчезать после того как тепло благородного напитка растеклось по телу. Он вел себя галантно, события не торопил и где-то, через полтора часа опорожнив бутылку коньяка 15 летней выдержки, они оказались в его мягкой постели.

***

Мы не знаем, в какой степени мастерством владения пера нужно обладать, чтобы суметь описать то бешенство вулкана, который клокотал в его груди. Надеемся, что уважаемый читатель простит нам наше косноязычие и вспомнит себя. Ужель возможно изложить эти переживания на бумаге. Он шел к этому часу всю сознательную часть жизни. С тех пор как в семилетнем возрасте впервые испытал эротическое чувство обняв девочку. Великое множество раз по ночам он представлял себе как это произойдет. Лежа в своей домашней кровати он мог не вставая с места наблюдать за звездным небом. На Востоке отчего-то небо кажется более звездным наверно, просто потому-что менее затянуто тучами. Прямо над его окнами висела большая медведица - молчаливая свидетельница его мучений. У него там была девушка которую он обхаживал уже лет 5. Она отвергала его ухаживания но это не мешало ему представлять ее себе в своих снах и мечтах. И ему казалось, что медведица все знает и видит, между ними была какая-то связь, он верил в это. И сейчас когда этот миг настал, когда стало возможным наконец воплотить в жизнь все его неистовые желания, он вспомнил медведицу, он знал она его видит и радуется вместе с ним. А радоваться было чему, у Оли была просто точеная фигурка В висках пульсировала мысль "Ей не стыдно, ей нравится, то что я делаю". Эта мысль его возбуждала и заставляла идти дальше переступая через собственный стыд. Ему нравилось в ней все, прикосновения к гладкой белой коже приводили его в неистовство. Когда на ней остались одни трусики, он потерял ощущение реальности. Единственное что ему запомнилось треск разрываемой ткани и большой палец, который помог ему проложить дорогу...

..."И это все...!" - была первая мысль которая возникла как только он опомнился через несколько минут. Все что он видел в фильмах и своих мечтах, все уместилось в какие-то несколько минут. Он толком ничего и не понял. Им обоим было трудно скрыть разочарование. Но в отличие от него ей было с чем сравнивать Она была на пике возбуждения еще никогда ей не удавалась так высоко подняться, но она даже не поняла вошел он в нее или нет. Теперь уже трясло ее. А за бахусом они потеряли много времени и через полчаса должны были вернуться друзья.

Он отошел в ванную, ей надо было успокоится и она закурила осмысливая проишедшее. Но сколько не думала не могла понять что же все-таки не так. Слишком все произошло быстро. Вернувшись минут через десять он скорее от переполнявших его чувств, чем от желания реабилитации забрался к ней под одеяло обнял и начал целовать. Его ласки были очень нежными, благодарными и по детски трогательными, она чувствовала необычность этой благодарности и не задумываясь о ее причинах простила, потянулась и прижалась к нему. Получив этот отклик молодой организм взял свое и вновь начал наливаться силой. Она почувствовала его желание и слабая надежда шевельнулась в ее теле. Но реабилитироваться ему было не суждено. В коридоре уже были слышны шаги возвратившихся друзей. Они встали, оделись и вышли.

На улице было светло. Ярко светила полная луна, они шли молча прижавшись друг к другу и думали об одном и том же. Два часа назад по этой набережной в противоположную сторону шли абсолютно чужие друг другу люди. И вдруг за какие-то несколько скомканных, недопонятых, неуклюжих минут они стали родными. Даже это недопонятость объединяла их создавая вокруг них свой маленький мирок. В воздухе пахло сиренью, высоко в небе в необычном месте висела и улыбалась большая медведица, но он ее не замечал. Теперь у него была своя медведица. Ее поезд уходил завтра ночью. И у них еще было время чтобы исправить ошибки и насладиться любовью в полной мере.
- Ты придешь завтра?
- Зачем, произнесла она после долгой, мучительно долгой паузы. Тебе не надо снова страдать, это была моя вина. Он не понял полного смысла сказанных слов но запомнил их навсегда.

***

Они стояли на вокзале, и обоих душил ком горечи стоящий поперек горла. Почему так недолго? Где они были раньше? Увидятся ли еще? Кто не задавал себе подобных вопросов тот не сможет понять то состояние опустошенности когда кажется что тебя вывернули наизнанку вытащив при этом сердце. Поезд тронулся, она переступила порог двери последний раз улыбнувшись ему попыталась что-то прокричать, но заплакала и только помахала рукой. Он отвернулся чтоб скрыть повлажневшие глаза и зашагал прочь. Чувство которое он нес в себе трудно описать словами. Ему было горько, больно, тоскливо, одиноко. Пустота жгла душу. Он был счастлив эти три дня быть полезным и нужным а теперь ему оставались одни воспоминания и их было так мало. Кроме того в голове стала копошится подленькая мысль больно бившая по самолюбию "как мужчина он не опрадал доверия (даже своего)!"

Купив две бутылки водки он пришел домой лег и начал напиваться. Ему было хорошо лежать в своей сетчатой койке. Она ему нравилась. Кровати бывают разные железные, деревянные, пластиковые, на пружинах, на матрасе, просто доской... но ни одна из них к сожаленью не умеет говорить. Может быть эти молодые люди были бы счастливы если бы им кто-то подсказал что в этом деле... под сетчатую кровать... нужно подкладывать доску.

Последняя мысль которая зафиксировалась в его помутневшем сознании кричала -"я не смогу жить дома, я должен жить здесь!!!"

май 2005г