"Апокрифы", стр. 614 из 895
(неотредактированные истории)

даже чуть позже, где-то в декабре-январе месяце, когда за окном очень холодно и снежно, а в доме горит тёплый электрический свет. Действие происходит в казённом доме, я имею в виду, конечно студенческое общежитие, т. е. общагу.

Я, как уже было сказано, была весьма юной и ветреной особой. Мне вдруг стало невыносимо скучно. Ну просто до осточертения. Моя жизнь показалась вдруг такой пресной и прозаичной, что я отложила все дела и задумалась. Мне вдруг представилось, что я в кого-то страстно и безнадёжно влюблена. И я замечталась. Так захотелось какого-нибудь действия, какой-нибудь драмы...
"Девчонки! - говорю. - Я хочу кому-нибудь признаться в любви!"
Девчонки встрепенулись.
"Круто. А кому?" - спрашивают.
"Не знаю" - говорю, - нужно подумать."
И стали думать. "Этому - нет, этому - нет, этому - нет, от этого не отвяжешься... О!" И вспомнили об одном персонаже, назовём его Цинциннатом Ц. Ну лучше кандидатуры не придумаешь. И деликатен, и ненавязчив...
Значит, я вдохнула воздуха и отправилось его искать. Нашла. Поманила пальчиком, когда подошёл, сказала сурово, мол, разговор серьёзный есть. Повернулась спиной и пошла. Завела в укромный угол, сели на подоконник... я молчу, страшно стало. Руки дрожат, как будто для меня это и правда важно. Медленно начинаю:
- Ты знаешь... я давно хотела тебе сказать... ну... я хотела тебе сказать...(прячу дрожащие руки)... спасибо за то, что нарисовал мне альбом... (сдрейфила, конечно).
Он:
- Да не за что. Я там мало нарисовал...
Я говорю дальше:
- И ещё я хотела тебе сказать, что... я люблю тебя...
Цинциннатик шумно выдыхает воздух.
- Что? - переспрашивает?
И тут Остапа понесло.
- Да, - говорю, - я давно тебя люблю. И я решила, что ты имеешь право это знать. (Тут я решаю, что как-то суховато, не хватает надрыва). Я полюбила тебя с первого взгляда. Мне ничего от тебя не нужно, мне достаточно своего чувства. Я знаю, что ты встречаешся с Н. (здесь из глаз начинают катиться слёзы, в голове одна мысль: ах, какая же я сво... то есть, прекрасная актриса.)
Цинциннатик хлопает глазками, не может, бедный понять, как же это получилось, что его любили, а он ничего не замечал.
Тут я понимаю, что пора и занавес опускать.
- Прости меня, - говорю, размазывая слёзы и сопли. Поворачиваюсь и ухожу.
- Постой, - говорит он мне в ответ.
- Ах, - отвечаю я, заламывая руки, - не удерживай меня..
И начинаю валить, актриса должна достойно покинуть сцену.
Он идёт за мной, я ныряю в боковой проход и партизанскими тропами возвращаюсь к себе, то есть, в гости.
Там сваливаюсь в истерике от смеха, конечно, ведь не каждый день признаёшься в любви, пусть даже и бутафорски.
Вот, в принципе и всё.
Конечно, потом я ему всё объяснила, и он даже почти не обиделся. А чего обижаться? "Тебе ведь понравилось?" - спрашивала. "Понравилось" - отвечал. "Ну вот, значит, мне спасибо нужно сказать за доставленное удовольствие". Соглашался.
Мы даже пытались "типо встречаццо", но, конечно, же ничего не вышло. Ну не может холерик вроде меня выносить меланхолика вроде него..
У нас до сих пор хорошие отношения. Он давно женился, дочка у него маленькая. Иногда, когда я его вижу, вспомню, как признавалась в любви, так и смех разбирает.
"Помнишь?" - спрашиваю.
"Помню" - говорит.