"ЕЖЕ" от 23 сентября 2010 г.
Прочитал в газете, что...

Прочитал в газете, что...

Как кактусик к мраморной девочке в гости съездил.

Один в меру упитанный по меркам северных оленей Кактусик проводил свою безоблачную юность, как и все порядочные органические особи, под лучезарным солнцем, щедрыми дождями, рядом со спокойными соседями. Пройдёт, бывало, бегемот, посмотрит на кактус, ткнет подслеповатой мордой в колючки и пройдет мимо, в свою тёплую лужу. Или ленивый слон почешет задницу об уходящий к солнцу соседний баобаб и давай хоботом по земле волочить, лапать всё.
- Какой же ты тупой, слон! - скажет Кактусик ушастому.
- А у тебя нет ног, - ответит слон.
И, удовлетворившись такой тропической бестолковой дихотомией, звери и растения продолжают своё бесцельное времяпрепровождение в земном раю солнца и тепла.

Так бы и продолжалась тропическая жизнь, сменяемая то жарой, то дождями, и дожил бы наш Кактусик непременно до старости и помер бы с честью, если бы не сердобольная девочка. Из далёкой, странной, снежной страны.

- Ой, мамочка, ты посмотри, какой кактусик!
Из-за баобаба, о который привычно тёрли свои жирные бока тупые слоны, вышла странная девочка цвета слоновой кости на тоненьких ножках с ручками-спичками, которые она заламывала в процессе восхищения природой диковинных для неё цветов. Головка девочки была непропорционально больше тщедушного тельца, на котором время не спешило отмечать принадлежность к роду женщин, как это делало оно с местными девахами.

Белая девочка на ножках-спичках подошла к кактусу, отдышалась от бега и села его рассматривать. Да, он был не такой, как на её родине: весь глянцевый, пузатый, с жирными стоячими иголками и смешным пушком на макушке. "Что этот мраморный дистрофик смотрит на меня?" - подумал Кактусик и поёжился. "Что эти белые заморыши тут забыли?" - думал слон, выглядывая любопытным глазом из-за баобаба, не переставая жевать. "Как они на таких ножках бегают?" - удивлялся бегемот, пуская пузыри в болоте.

- Маша! Машенька! Стой! Крем от солнца забыла намазать!
С той же стороны появилась женщина пренеприятнейшей формы, цвета кожи и манеры изъясняться. Поправляя очки на обгоревшем шелушащемся носу, женщина неумело побежала к дочке. "Это ж надо, какие уроды! Где такие вырастают только?!" - продолжал думать слон, не переставая жевать и тереться боком о дерево. "Бежит, как курица. Больных каких завезли," - думал бегемот, привычно пузыря в тёплом болоте.
- Крокодил, ты таких ел? - поинтересовался он у соседа.
- Кто ж такое ест. Оно всё белое, костлявое и хромает. Ещё отравишься, - ответил крокодил и презрительно отчалил в сторону упитанных бодрых антилоп.

- Мама, я хочу его! Он такой классный! У нас нет такого! - ревела девочка, слёзы текли ручьём и смывали солнцезащитный крем, оголённые места тут же краснели и собирались пупыриться пузырями ожога.
- Маша, давай я тебе куплю традесканцию!
- Ааа, нееет! Опять эти сопливые болотные жиденькие травинки! А я хочу крепкого, толстого!

Через полчаса препирательств улыбающийся негр-проводник уже выкапывал кактусик со его насиженного места, слон на всякий случай медленно спрятался за баобаб, а бегемот, от греха подальше, подводной лодкой погрузился на дно. Кто его знает, что этим людям придёт в голову; пока ничего хорошего не приходило. Только крокодил откомментировал событие масштаба поляны:
- Довыёживался, колючий! Проще надо быть, незаметнее, и тогда люди не заберут тебя. А всё, что они от нас забрали тому кердык: всё испортят, сломают и выкинут.


- Ах ты ж, мать твою кактусиху за ногу! - только и успел подумать Кактусик, когда Девочка, из добрых побуждений взявшая кактус с собой, в ручную кладь, вышла из самолёта. Пронизывающий ледяной ветер вцепился в макушку Кактусику и уронил на нее пару снежинок. Солнце отсутствовало как класс.
- А что, ничего, осень нынче тёплая, - сказала Девочка, поправила капюшон и побежала вниз по трапу самолёта, сжимая варежками пакет с новым африканским другом.

Кактус поставили жить на деревянную доску с облезающей краской в огромный зелёный горшок между совсем молодым, но бледным кактусом-малышкой и бодрой фуксией. С одной стороны доски было пыльное стекло, за которым неподвижно стояла какая-то серая картина. С другой стороны была мрачная комната. В комнате был отваливающийся кусками потолок, обнажающий кокетливые ромбики деревянной дранки, обои с рисунком, который может вогнать в депрессию даже ямайского конченного наркомана с мешком отборной травы, на стене висела тёмная, как колодец, картина в старинной тяжёлой раме. Так же в комнате жил старый диван, задачей которого было хранить в первозданности запахи всех жильцов данного помещения, и гроб старинных часов. Всё это было жилищем, в котором жили странные белые чахоточные люди.

- Как ты, мой кактусик?
- Аа, бллл!!! Мать твою, кто это?! - беззвучно вскрикнул Кактусик.
На него с табуретки смотрела, вроде как, та же девочка, но с пятнами обгоревшей кожей на лице, так что она была похожа на мраморный сыр, белый с оранжевым; из носа текли сопли ручьём, жидкие волосёнки покрывал пуховый платок, а на руках из-за того, что отопительный сезон ещё не начался, были мохнатые варежки. В тощих ручках она сжимала огромную лейку с ледяной водой.
- Нееет! - задрожал всем телом кактус, - только не это!
- Любимый кактусик, я принесла тебе попить!
С этими словами Девочка вылила весь ушат воды в зелёный горшок. Кактусик за всю свою жизнь не получал таких изощрённых пыток! Даже когда какая гадская африканская животина обдавала его кислотой, боль не была столь нетерпимой, как от той ужасной жидкости, что была влита в горшок.

- Эй, мелкий, - обратился к маленькому кактусу-соседу африканский гость. - Что это было? Что в меня влили эти чахоточные?
Маленький кактус проснулся, зашелся туберкулёзным кашлем с соплями и слюнями и начал свой стон голосом умирающего и безнадёжного больного:
- Во-первых, молодой человек, надо здороваться. Я, как-никак, лет на сто вас старше.
- Да иди ты! - воскликнул удивлённый Кактусик.
- Фу, что за привычки, голубчик! Вы с какой губернии? На присутственные места или как? - старый маленький кактус закашлялся, высморкался и заскрипел радикулитом. - Вот в бытность царя-батюшки Николая Александровича...
Но тут надсадный кашель совсем задушил тщедушную тушку старого кактуса, и он зашелся таким кашлем с метанием соплей, которого в Африке даже у умирающих спидоносов замечено не было.

С этим было всё понятно, и Кактусик обратил внимание на второго соседа.
- Я спелый томат! - бодро заверещала фуксия, очнувшись.
- Ты, фуксия, дура, - сообщил Кактусик новость.
- Да, я фуксия! Я розовое чудо, я аромат страсти, я цветок любви! А ты мой розовый фукс! Я буду называть тебя мой розовый фукс!

В это время старый кактус прокашлялся и сказал:
- Не слушай её... или его, или чёрт знает, какого оно пола. Это из Голландии приехало, похоже действительно на фуксию, но цветёт, как банан, а плодоносит, как морошка. Наркотики пока не отошли, вот и бодрится. Я таких на этом подоконнике не один раз видел. К концу зимы голландская дурь вымывается из горшка, из стебля и из листьев, глаза открываются и всё нет цветочка: неделя конвульсий, коллапс от увиденного и мучительная смерть.
Катусик поёжился от холода.
- Весело тут у вас, обхохочешься.
- Весело не весло, но жить-то надо, - грустно заметил старик.


Потянулась унылая, серая, холодная жизнь Кактусика. Старый кактус объяснил, что там, за стеклом, не серая картина, не выжженная страшная ледяная пустыня, не мёртвая поверхность чужеродной планеты и не мир после ядерной войны, а город. Только немного странный, потому что в странном месте. Когда дождь замерзал, не успевая долететь до земли, то есть, шел снег, Кактусик смог различить в общей картине вяло движущихся людей и грязные машины. Теперь они стали заметны. Стало заметно, как чёрные люди снуют между чёрными машинами, заходят в двери, выходят пьяными, справляют нужду в сугроб, туда же мусорят и садятся в машину. "Я бы тоже здесь только бухал", - заметил Кактусик.

Жизнь была скучной. Ни тебе слонов, ни бегемотов. Вся живность сводилась к бледного вида неполной интеллигентной семьи девочки да двух соседей. Больше никто в этом месте жить не хотел. Нет, был один! Клещик, красный паутинный кактусовый клещ.
- Тэк-с, жирный, полный, глянцевый, блестящий! Очень хорошо! Прописочку, пожалуйста! Нету прописочки? Замечательно! Двойной налог! - не в меру энергичный клещик вцепился в пузо кактусу.
- Замечательно! - сказал Кактусик. - Вот единственная жизнь в этом месте, и та оказалась паразитом!
- Мы здесь все паразит или ресурсы. Ты ресурс, - ответил пухлый клопик. - Нас тут много. Завтра санэпидемстанция придёт а вдруг ты больной? Небось, справочки-то нет? То-то!

Но хуже человека всё равно нету. Когда в квартиру пришёл папа дочки, навестить её на день рождения, тут уже было не до смеха. Бледная девочка показывала папе свои достижения за год: вот дневник с пятёрками, вот рисунок акварелью, вот она играет на скрипочке, как скрипит битое стекло. А вот и мой кактусик! Небритое мятое лицо с гнилыми зубами склонилось над кактусом и обдало его уксусно-алкогольным шлейфом с сигаретным дымом вперемешку.
- Так-так, кактус, пухлый, это хорошо, - сказало мятое лицо и ушло.
Но через полчаса вернулось с перочинным ножиком в руке.
- Знаем-знаем вас, мистер кактус. Текила нам не помешает.
И начал одной рукой хватать кактус, а второй пытаться тыкнуть его ножиком в бок.
- Аааа! Фашисты! Люди добрые, что же это делается?! Кактусов среди бела... - потом посмотрел на унылый серый зимний то ли день, то ли вечер в окно, - посреди дня ножом тыкают!
- Подумаешь, кактус! - меланхолично заметил старый кактус. - Тут люди друг друга постоянно ножами тыкают да машинами сбивают. Вот помню я, стоял в Смольном, так вообще массовая заварушка была...
Но не закончил и опять закашлялся. От этого проснулась одурманенная голландская фуксия и радостно заверещала:
- А я абрикос, на юге рос!
- Ты тупая голландская дура. Если росла на юге, чего сюда, в эти сугробы приехала?! - заткнул Фуксию Кактусик, уворачиваясь от ножа девочкиного папы, который в пьяном угаре пытался добыть из кактуса текилы.
- А я... я не знаю, - поникла фуксия, и первый раз её отпустил приход голландской заправки, повергнув в пучину грусти.
- Клещ, клоп, где вы там, ресурсный кактус режут! Есть будет нечего, помогай, бей бомжей!
Клещ сидел на краю горшка, свесив ножки, и ковырялся в зубах щепкой:
- А мне всё равно, кого доить. Помрёшь ты тут же нового принесут.

На счастье Кактусика в это время в комнату вбежала девочка и утянула своего пьяного папашу на кухню, задувать свечки на торте.
- Ну, ладно, ёж колючий, мы с тобой ещё разберёмся! - зло сказал пьяный папик, сложил ножик, затушил о когда-то буйную шевелюру на макушке Кактусика окурок и удалился на пьяное кухонное пиршество.

Потом пришла весна. Это сообщили кактусу по радио. Так бы он ни за что не догадался. Снег сменился грязной кашей, потом чахлым зелёным подобием травки на газонах, аккуратно, квадратно-гнездовым способом плотно загаженных собаками и людьми.
- Весна идёт, весне дорогу! - пела девочка, убирая постылую шубу и меховую шапку в шкаф, взамен этого вытаскивая тёплое пальто на подкладке, шерстяную шапку и лосины с начёсом. Кактусик не разделял её радости.
Когда наконец-то в первый раз после Африки вышло солнце, Кактусик зарыдал горючими слезами и залился простудными соплями:
- Боженька, если ты есть, забери меня отсюда! От этой непонятно почему не умершей тощей девочки с лейкой ледяной воды, от её чокнутой мамаши, от её папаши-уголовника, от этих козлов из ЖЭКа, что всю зиму топили кое-как. От этой грязной улицы с вечно унылыми, агрессивными людьми, ненавидящими друг друга, от смрадного воздуха и от наглых клещей.

Тут, вероятно вместе с солнцем, пришло настоящее чудо: зло отступило, лёд растаял и боженька обратил внимание на невинную жертву людского разгильдяйства.
- Мама, что-то наш Кактусик поник, надо его отвезти назад, девочка рассматривала то, что осталось от когда-то весёлого кактуса.
- Меня бы кто отвёз туда, обо мне кто подумал! - картинно продекламировала мать, начавшая уже поддавать спиртного днём, ибо дочка подросла, и можно было расслабиться по жизни.
- Так давай вместе с Кактусиком туда поедем, где солнце, тепло, фрукты и слоны! - обрадовалась девочка и запрыгала на тоненьких ножках, но залилась чахоточным кашлем, завалилась на старый диван, подняв пылевое облако, и с шумом ниагарского водопада высморкалась в твёрдый от засохших соплей платок.
- Ты, ты это... Ты историю выучила?! - грозно спросила мать. Подошла к дочке, дала ей лёгкий подзатыльник и всучила пыльный учебник с двуглавым чёрным орлом. - На, учи лучше! Не нужно нам Африк, мы и здесь жить научились!

Летом Кактусика с попутным туристом все-таки доставили до родины и выгрузили на то же место, где и взяли. Сморщенного, потемневшего, похудевшего, с опалённой макушкой и следами ножевой резни да чужих зубов на мятых боках. Животные с ужасом собрались вокруг товарища. Дар речи вернулся сначала крокодилу:
- Ну, я-то сволочь с миллионнолетней историей, но вот так издеваться это вообще за гранью добра и зла! Это нелюди, это... это не знаю, что такое! Я таких сволочей с юрского периода не видал!
- Эк там людей без солнца плющит! - сказал бегемот, разглядывая побитую тушку Кактусика. - Надо бы запретить этим северным мордорцам сюда въезжать, недоразвитые агрессивные жлобы, хуже негров.

Слон вырыл ямку, аккуратно обнял толстым хоботом Кактусика и посадил его на прежнее место авось оклемается. С тех пор в лесу пошли байки о страшных мраморных людях, которые живут там, где твердеет вода и жижеет грязь, куда не заходит солнце, где не растёт трава и грязный воздух. Но мраморные люди всё равно упорно там живут, никуда не уезжают, болеют, рожают, и вымещают ледяную злобу свою на всём, что их окружает. Говорят, что виной всему магическая чёрная жижа, которую чахоточный мраморный народец получил в обмен на совесть, но это уже другая история.

gans-spb livejournal com (c)

Интервью давал:

Иван Кузин